Андрей Чернецов - Девичьи игрушки

– Да мы лишь глянем… – начал канючить Ваня, но, наткнувшись на непреклонно-твердый взгляд инока, осекся.

Почему-то снова защипало глаза. Как тогда, когда он поймал сгусток лазоревого света, выпущенный из монашеской длани.

– Засыпайте, что вырыли! – набычился Дамиан. – И про пепелище не забудьте!

Барон подбоченился. Чтобы им, дворянином и офицером, смели помыкать желторотые мальчишки в черных рясах! Да не бывать такому! Вот сейчас велит, и его воины живо раскопают это необычное сооружение…

Взглянул орлом на своих бравых молодцов и тут же осел ощипанной курицей. В глазах команды не было благой готовности тут же ринуться вперед по единому слову отца и командира. Наоборот, в них сквозило явное сочувствие словам иноков. То ли ковырять мерзлую землю неохота, то ли и впрямь верят во все эти россказни о «проклятом» месте.

– Засыпайте, – приказал. – И костер тоже…

Достал свою верную спутницу-трубку и отошел к лошадям.

– Не думаете, что псы не случайно гнали ваш экипаж именно сюда? – поинтересовался он у наблюдавшего за действиями солдат поэта.

Барков неопределенно пожал плечами. Подобная мысль приходила в голову и ему самому, но он выдворял ее прочь, чтобы совсем не запутаться во всех этих хитросплетениях.

– Вы сейчас куда?

– Мне надобно закончить начатое и побывать в Фарафонтове монастыре. А затем вернусь в город.

– Заходите как-нибудь в гости, – пригласил барон. – Я квартирую на правом берегу, на набережной.

Тепло, почти по-приятельски попрощавшись, разъехались в разные стороны.

Закутавшись в теплое одеяло, продрогший Иван думал об одной странной детали, упущенной из вида бдительными братьями.

Когда он проходил мимо засыпанного землей кострища, под его ногой что-то хрустнуло. Слегка наклонившись, господин копиист разглядел полуистлевший череп.

Человеческий…

Речь Посполитая, Подолия, Остророг, 1653 г.

– Прошения прошу, пан Юрий, там до вас человек…

Маршалок князя Остророжского, Юрий Балицкий, повернулся к гайдуку, нарушившему послеобеденный отдых.

– Что за человек?

– Говорит, от пана Глуховского. Говорит, войско ихнее близко, просят приютить.

– Ну зови, – бросил Балицкий, тяжело поднимаясь.

Минут через пять очам его предстал белобрысый парень, лет под восемнадцать, в не раз чиненной свитке, со значком на груди в виде неуклюжего герба Глуховских (коршун на красном поле). На поясе – сабля с небогатым серебряным набором на рукояти. В глазах – сознание собственной важности.

– Кто будешь? – добродушно спросил Балицкий.

– Пан Данило Меньшик, из Меньшиков. Смоленский повет, – зачем-то уточнил парень. – Состою при пане Яне Подкове, сотнике на службе пана Глуховского.

– Зачем пожаловал, пан Меньшик?

– Сотник Ян Подкова просит разрешения со своими людьми остановиться во владениях ясновельможного князя Остророжского, который в родстве с паном Глуховским состоит. У сотника и письма до его милости князя имеются…

Маршалок задумался.

Смоленский шляхтич (ну шляхтенок) тут, за версты и дни пути от его земель? Оно, конечно, всякое бывает…

– А много ли людей у сотника Подковы?

– Много, – захлопал глазами Меньшик. – Говорю же пану, сотня. Пан Глуховский взял нас на службу, земли свои охранять, а потом в свои здешние владения вызвал.

Верно, были у Глуховских какие-то земли в Литве к под Смоленском – еще за Московский поход жалованные отцом покойного короля Владислава, Сигизмундом III (мир им обоим).

Да и если подумать, верные да храбрые воины, какими шляхта русская всегда была, в нынешнее время ох как нелишни будут.

Людей у Глуховских намного меньше, чем у князя Остророжского, да и те изменить могут.

Уж и на землях князя всякое случалось.

Пана Гонисского его надворные казаки с хохотом забили канчуками. Пана Чертю собственные мужики вздели на вилы. Пана Бусю полюбовница из холопок голодом в погребе заморила. Храбрый и веселый пан Бучак от пули в спину погиб…

Далеко ли до греха?

Но все равно, что-то сомнительно все это.

Тем более что маршалку ошибок делать никак нельзя.

Ведь служит он князьям Остророжским, славнее которых, пожалуй, мало найдется родов в Речи Посполитой.

Еще из рук Ягайло – первого короля объединенных Польши и Великого княжества Литовского – получил их предок, Константин, княжье достоинство.

С тех пор то достоинство лишь росло да умножалось.

И нынешний князь, Стефан, тоже воевал храбро и чести предков не посрамил. Водил в бой «уездные хоругви» с украинских, литовских и белорусских земель, и коронное шляхетское рушение, наемников из Германии и Венгрии, и знаменитых польских гусаров, коих во всем христианском мире сильнее не сыскать.

Только перечень титулов, какие имел в разные годы один из богатейших и влиятельнейших магнатов Великого княжества Литовского и Короны Польской, и то не враз выговоришь… Гетман великий литовский, староста брацлавский, звенигорский и винницкий, воевода земли Волынской и староста рогатинский, каштелян виленский, граф троцкий.

Все может князь Остророжский. Он только в войско коронное дает тысячу конницы и две тысячи пехоты. Да у него самого гайдуков четыре тысячи. И вся шляхта на его землях, хотя и уважаема им, но ведает: захочет сюзерен и нет шляхтича. Выкинут его вон.

И куда пойдет, голый и бездомный?

Королю жаловаться?

Ну так у ясного пана короля и людей, и, правду говоря денег изрядно поменьше, чем у князя Стефана.

А в княжьих вотчинах верный шляхтич мог сполна предаваться рыцарским занятиям – война, охота, пиры, сеймы.

И даже сейчас, когда земли Подолии и Волыни изрядно разорены буйными казаками, жизнь во владениях Остророжского катилась легко и привольно. Самый бедный шляхтич мог всегда иметь кусок хлеба при дворе князя, даже ничего для него не делая, а только составляя его свиту. Щедр князь и добр к людям своим.

Вот и к Юрию Балицкому был добр. Когда на сорок третьем году жизни свалился тот коню под копыта, ссаженный с седла рейтарской пулей, то не бросил его тогда князь – нашел в отступлении (да какое там отступление, настоящее бегство было) время и волю, чтобы приказать выволочь тело почти бездыханного шляхтича. И потом не оставил догнивать в собственном пришедшем в упадок поместье хромого калеку, а оставил у себя на службе – взял в подмаршалки. А после вот и в маршалки пан Юрий вышел.

И достаток да почет обрел, и невесту ему князь сосватал – пригожую да добрую, хоть и небогатую сироту боевого товарища. Вот под старость лет и обрел Балицкий дом и семейное счастье – четверо детей, старшая из которых, Марыся, уже в невесты выходит.