Андрей Чернецов - Девичьи игрушки

Никто не знал, сколько их точно было сделано. На его экземпляре, например, стоял пятизначный номер. И того лучше – след взять не удастся.

Это оружие Савельев приобрел и в самом деле случайно.

Как-то в Назрани, куда пять лет назад занесла его служба в составе Сводного полка усиления, довелось ему снимать с поезда уколовшего себе смертельную дозу какой-то неимоверной дряни контрактника-дембеля.

Когда протокол был составлен, а вещи – груда мешков и сумок – унесены из крошечного кабинета, Вадим вдруг заметил небольшой кофр натовского защитного окраса под столом – наверное, его случайно пихнули туда ногой и не заметили.

В нем и оказался вполне исправный «Борз» с одним боекомплектом.

И вместо того чтобы тут же вызвать коллег и составить акт по всей форме, Вадим – тогда еще свежеиспеченный капитан, воровато оглядываясь, сунул его в чемодан.

Увы, но таков русский человек – все и всегда про запас оставляет. Как говорят старые люди, авось и сгодится…

И ведь сгодился же! Как нельзя кстати!

Еще на курсах им объясняли про атавистическую тягу человека к оружию, что заставляет иногда работников охраны порядка присваивать изъятые у преступников огнестрелы.

Впрочем, дело было не только в атавизме – очень удобно иметь серьезный вещдок, который можно при случае подсунуть задержанному, и потом пусть сколько угодно орет и требует адвоката. Хотя бывает и так, что адвокат требуется самому «коллекционеру». Жизнь – штука непредсказуемая. От тюрьмы да от сумы не зарекаются…

Вадим все это знал, но, тем не менее, запер дверь кабинета и, украдкой оглядываясь, спрятал оружие в чемодан, стоявший под скамьей (в кабинете он и жил).

А по возвращении домой упрятал оружие в тайник, за эти пять лет вытащив его на свет божий всего трижды.

И вот теперь пришло, похоже, время…

Нет, будет хорошо, если время не пришло – и тогда по возвращении он выбросит железяку в самый глубокий из московских прудов, выбрав ночку потемнее. А еще по возвращении он разберется с этой потусторонней чертовщиной.

А сейчас медлить нельзя…

В-да, зима 1758 г.

Разошлись уже под утро, а никакого плана так и не выработали.

Проникнуть за стены Горней Покровской обители в принципе было возможно. Через того же владыку. Ну привез он с собой трех-четырех служек – его воля.

А дальше?

Если парни, вместо того чтобы прислуживать высокопреосвященному, начнут праздно шататься по монастырю, смущая невест Христовых, – непорядок выйдет. Негоже мужчинам покой благочестивых черниц тревожить. Ладно бы еще каким хворым да калечным. Так отроки ж, как на грех, все пригожие да статные подобрались. Соблазн, да и только!

Провезти тайно? Засадить всех троих в короб позади кибитки, чтоб потом выбрались незаметно и пошастали по обители. Но опасно днем-то. Заметить могут. Скандал Божьи девы подымут. Жалобу игуменья прямехонько в Священный Синод настрочит. Дескать, потакает архиепископ разврату духовных чад своих. Варсонофий, конечно, отопрется. У него в Синоде немало приятелей сидит.

И все едино худо выйдет. Ведь прямых доказательств вины святых сестер нет. Так, одни пустые подозрения. Мало ль что поблазниться людям может.

Хорошо бы, чтоб дело было ближе к вечеру. Сподручнее прятаться будет. Однако под каким предлогом нагрянуть в обитель в неурочное время?

В общем, куда ни кинь – всюду клин.

А тут еще и Козьма с Дамианом заартачились. Не полезем в обитель, и вся недолга.

На все попытки Ивана и владыки выяснить, в чем причина их нежелания, юноши отмалчивались да знай недобро посверкивали очами.

Уж Варсонофий их и просил, и грозился такое послушание наложить за отказ повиноваться своему духовному наставнику и архиерею… Ничего не пронимало упрямых отроков.

– Извини, Ваня, – развел руками высокопреосвященный, – неволить их не могу. Знать, видят они нечто такое, что мешает им исполнить волю мою. Будем думать, как избыть напасть. А пока ступай, отдохни. Парни тебя на всякий случай до дому проводят…

В пятый раз промахнувшись треуголкой мимо гвоздя, поэт оставил глупую забаву. Тоже игрок в серсо выискался.

Не идут мысли в голову, так и нечего попусту над тетрадью сидеть, дурью маяться. Ложись себе да спи.

А кто ж тогда дневник вести станет? Кроме него некому. Надобно описать достопамятные события, приключившиеся с ним за время этого вояжа.

И все в стихах. Нелегкая планида стихотворца.

В сердцах захлопнул тетрадку, на обложке которой красовалось выведенное игривыми завитушками название «Девическая игрушка».

Таких у Ивана было две. Одна потолще, куда записывал все без исключения свои срамные вирши. А в этой, тонкой, помещал лишь особенные творения, нынешней его поездки касаемые. Так и различал их по толщине.

Сунул опальную рукопись в саквояж.

Вдохновения нет как нет. А чем бы заняться? Сна ни в одном глазу. Словно кофею крепкого напился.

– Хоть бы ты, Проша, чего путного подсказал, – обратился к соседу.

Ворон глубокомысленно вздел клюв к потолку.

– Dr-rink!

– Ты думаешь? – поразился предложению выпить, исходившему от питомца.

Тот обычно не одобрял Ваниных попоек.

– Пить хочу! – объяснился Прохор. – Дубина стоер-росовая! И жр-рать тоже!

Охти!

И впрямь, как же это он прошляпил?! Поилка и кормушка в клетке пусты-пустехоньки. Непорядок.

Мигом спроворил угощение для пернатого. Благо птахам, не в пример человеку, немного надобно.

С умилением понаблюдал, как лихо Прохор расправляется с едой и питьем. Прямо самому перекусить захотелось. Так, что даже сбегал вниз и испросил себе у бодрствующего Селуянова тарелку жареной капусты с рыбой.

Позавтракали.

Насытившийся ворон благостно взирал на утирающего рот господина копииста.

– Бар-рона пр-ризови! – вдруг изрек носатый оракул.

– Чего? – недопонял поэт.

– Бар-рона, грю! – рассерженно гаркнул Прохор. – Довер-рься, бар-рону!

А ведь и верно! Как же это он о немце позабыл? Уж сколько раз выручал Ивана бравый офицер. Авось и в этот раз чем пособит.

– Голова! – похвалил приятеля. Ворон церемонно раскланялся.

– Постр-рой качели! – протрубил он в спину удалявшемуся хозяину. – Непр-ременно качели постр-рой!..

А день-то какой славный выдался!

На небе лишь малые легонькие тучки, гонимые куда-то несильным, ленивым ветерком. Солнце старается изо всех сил, лия на землю щедрое тепло. В воздухе уже явственно пахнет весной. Снег просел, сделался водянистым. Из такого сподручно катать снежных баб да лепить снежки.