Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

Злился ли он на Городина? О, да!! Василий готов был убить эту сволочь в любое время дня и ночи. Он придумывал такие изощренные виды мук и казней для следователя, что все инквизиторы, гестаповцы, энкавэдэшники и полпотовцы, вместе взятые, содрогнулись бы от ужаса. Однако эта его злость имела чисто теоретический характер – достать Городина сейчас он не мог при всем своем желании, а через десять лет... Кто его знает, каким Бутырин станет через десять лет, и удастся ли ему вообще прожить их? Так далеко он теперь и не загадывал...

В конце февраля Василия перевели в пересыльную камеру. Тут все было уже совсем не так, как в прежнем его обиталище, – другая жизнь и другие отношения. Теперь он четко определился в зэковской «иерархии», и отныне на нем стояло клеймо «мокрушника», по масти Василий являлся, безусловно, «фраером», а жить ему, если не напорет «косяков», предстояло «мужиком».

Пройдя через череду шмонов, поверок и проверок, получив пару раз в зубы от конвойных и блатных, Бутырин уже пообтесавшимся зэком «пошел по этапу». Сидеть ему первоначально предстояло в Архангельской области, в «нормальной», по словам других зэков, зоне – «беспредела нет, но „псы“ „вБУРивают“ „ни за хрен собачий“». Однако в последний момент стало известно, что его отправляют под Углич.

Там же, в пересыльной камере, Бутырин приобрел и кличку, под стать фамилии – «Тюрьма». Так перестал существовать бывший учитель географии и свободный предприниматель Бутырин Василий Иосифович и появился «осужденный по статье 105-й, часть первая, умышленное убийство» зэк Тюрьма.

Вопреки непреклонному приказу Громыко, вновь сыскари встретились гораздо раньше. Уже во вторник после обеда отставной майор обзвонил всех и велел срочно прибыть в Терлецкий парк.

– Томить не буду, – сообщил он Илье и Яне, едва они спустились вниз, – нашелся Бутырин...

– Труп? – предположила Коваленкова, проходя в гостиную, где их ждали граф и Митя.

– Да нет, живой. Правда, не очень здоровый, – Громыко хмыкнул и по-кавалерийски уселся на стул.

– Ну и где он прятался? – полюбопытствовал Илья.

– Вы будете смеяться – в тюрьме! В Бутырке. Ну, не прятался, конечно... Подсел в январе, после Нового года. Обвиняется в убийстве своего знакомого с целью ограбления. Дал признательные показания. Суд уже был. Влепили ему, учитывая первый раз и чистосердечное, как-то крутовато, по самые помидоры – червонец. Теперь ждет этапа.

– Он и в самом деле убил? – Илья пододвинул Яне стул, сам остался стоять.

– Там мутное дело. Бутырин вначале все отрицал, утверждал, что видел настоящего убийцу, но потом его прессанули, жестко, по беспределу, – и он в больничке тюремной подписал все, что нужно.

Короче, братцы-кролики, это все лирика – убил, не убил, виноват, не виноват. Меня другое волнует: Василий Иосифович этот, как вы знаете, круто жизнью ушиблен в последний год. Он солидным человеком был, лекарствами торговал – своя фирма, доходы, репутация. И трах-бах – осыпалось все, как конфетти. То есть совершенно сходный с другими терпилами по нашему делу случай. Значит, что?

– Значит, завалят Василия Иосифовича, в ближайшее время, – ответил майору Илья, – и подозреваю я, что именно для этого зубастенькая из дырки и вылезла.

– Нет, господа, что-то тут определенно не так, – проскрипел Торлецкий, – нелогично получается. Все убийства совершены на примерно равном удалении от того самого окна. Стало быть, убийцы неведомым нам образом заводили жертвы в зону досягаемости, затем убивали, и уходили обратно. Но в эту схему не укладывается ни появление из окна той... того странного существа в облике девочки, ни нынешнее местонахождение Бутырина. В окрестности станции Бобылино он попасть не может, как я понимаю, никоим образом.

– Ну, тогда Илюха прав – зубастая за Бутыриным пришла. И возвращаться ей без надобности, – Громыко потер лоб: – Черт, башка чего-то болит – погода, что ли, меняться будет? Да, я вам не досказал: Бутырина теперь из общей камеры в трешку перевели, там с ним два наших... ну, в смысле, два сотрудника кукуют, плюс снаружи целая группа. Так что шансов у киллерши этой сопливой мало. Но учитывая ее способности – хрен его знает, как все обернется. Я Кокину все же рассказал про нее... Конечно, не всю правду, а так, по минимуму – что девка крутая, шизанутая, должно быть, из диких сатанистов. Приметы дал – волосы там, зубы эти подпиленные, заостренные, рост, глаза... Ну, и предупредил, что, может быть, придет, ждите. А он...

– Не-п-верил? П-смеял-ся? – понимающе спросила Яна.

– Хуже. На хер послал и сказал, чтобы я не мешал работать, – с мрачной грустью ответил Громыко.

Практически в молчании, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами, сыскари попили чаю и разошлись...

Голова не подвела Громыко – погода действительно поменялась. С юго-востока на Москву наползли тяжелые пухлые тучи странного серо-коричневого цвета, но еще раньше, ночью, город и окрестности накрыла волна теплого, сырого воздуха, принесенного откуда-то из далеких чужих краев.

Зима вздрогнула – и разрыдалась тысячами капелей.

К обеду сугробы потемнели и осели. На тротуарах образовалась вязкая каша из мокрого снега и белесых шариков новомодного реагента, который дворники с понятным энтузиазмом принялись в невероятных количествах сыпать направо и налево, стремясь помочь весне.

Они хотели, естественно, как лучше. Но получилось у них, само собой, как всегда – и народ замотанно матерился, переживая за свои машины, собак, обувь и одежду.

В довершение всего скопившиеся над столицей тучи, полдня мрачно клубящиеся в небе, словно по беззвучному приказу свыше, разом опростались зарядами мокрого липкого снега, и Москву заштриховало серой мглой.

В такую погоду не то что собаку – крыс из амбара выгонять рука не поднимется. Однако к трем часам дня в бункере графа Торлецкого собрались все сыскари. Собрались, как по наитию, без созвонов и предварительных договоренностей.

Громыко, развалившись на диване, смотрел телевизор, Митя азартно рубился в какую-то компьютерную стрелялку, время от времени вскрикивая:

– Ага! Не попал! Мазила! А-а!

Илья и граф, сдвинув самовар и чашки, играли в кости. Черный кожаный стаканчик и темно-коричневые костяные кубики Торлецкий привез в начале сороковых годов из Ирана и утверждал, что эти кости заговорены одним кашмирским суддухом на его, Федора Анатольевича Торлецкого, персону, и поэтому проиграть он не может.

Илья, посмеиваясь, встряхивал стаканчик и выкатывал кубики на скатерть особым манером – с вывертом. Однако заговор давно почившего суддуха все еще действовал, и больше пяти очков у Ильи ни разу не выпало.