Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

Тщедушный Лева меж тем продолжил любопытствовать:

– Вы по какой статье? Большой срок?

– А иди ты на х... – беззлобно сказал ему Василий и в ответ услышал:

– Ну зачем вы так! Вы же интеллигентный человек, не уголовник, не бандит.

– С чего ты взял? – удивился Бутырин.

– Я, если хотите, даже попробую угадать, какой вуз вы закончили, – оживился Лева. Василий хмыкнул:

– Валяй, угадывай.

– Прошу вас, произнесите: «Здравствуйте!» Только с выражением, пожалуйста.

«Чудик какой-то», – решил Бутырин, но все же приосанился и сказал:

– Здравствуйте! Садитесь...

Почему он по инерции добавил «школьное словечко», Василий, убей бог, и сам не понял, зато Лева радостно захихикал:

– Ну вот, вы сами себя и выдали! Вы – учитель, причем... не физрук. Не математик, не трудовик... Сейчас, сейчас... Биология, география или история, верно?

Бутырин невольно улыбнулся:

– Верно. Я действительно когда-то работал в школе. И действительно географом.

Лева, торжествующе кося глазами из-под очков, вдруг на секунду сник и спросил с опаской:

– Надеюсь, не по сексуальной статье? Не с детьми связано?

– Нет, – помотал Бутырин головой: – Убийство. 105-я. Так что не радуйся, с «мокрушником» едешь!

– Эка удивили! – беспечно махнул рукой Лева, вновь разулыбавшись: – Я тоже...

– Что – тоже?!

– Тоже 105-я. Часть первая. Восемь лет.

– У меня десять.

– Ну, вы-то, наверное, действительно убили кого-нибудь?

Василий снова помотал головой, нет, мол.

– И я нет, – на этот раз Лева улыбнулся грустно: – Вот ведь парадокс – два интеллигентных человека, философ и географ, знакомятся в камере «столыпинского вагона», который везет их в лагеря, оба признаны виновными в убийстве, но оба никого не убивали, и происходит все это не в 37-м, не даже в 73-м. В двадцать первом веке это происходит! Гримасы мира чистогана, как говаривали пятнадцать лет назад сатирики от политики, или политики от «сортирики»? Я уже и не помню...

...Лева оказался жутким болтуном. Но при этом он был странным, очень странным человеком, да к тому же вокруг него происходили странные вещи.

Во-первых, Лева был не стрижен. Всех зэков на пересылке обдирают наголо. У Левы же остались волосы.

Во-вторых, Лева оказался настоящим «полил ологом», то бишь специалистом по всем наукам, хотя классическое высшее образование имел лишь по философии. И вот с этой своей полилогичностью он работал почему-то физиком, занимался исследованиями, связанными с теорией сохранения материи, а посадили его за то, что он что-то намудрил в какой-то компьютерной станции, дорогущей и очень нужной в его лаборатории. Но замдиректора НИИ по коммерции, который и добыл эту станцию, установил ее у себя в кабинете и занимался с помощью ее ускорителей виртуальным сексом с интернет-проститутками. Лева перекинул клеммы, станцию замкнуло, и зама по коммерции убило током во время третьего за час оргазма.

На суде Леве влупили восемь лет, хотя все вообще можно было списать на несчастный случай, но друзья погибшего, люди небедные и не без влияния, отвалили приличную сумму, чтобы виновный был найден и получил по полной.

Все это Василий узнал в первые несколько минут их знакомства.

Бутырина немало удивило еще, что к ним в камеру больше никого не подселяли, и у него даже сложилось подозрение, что в этом есть какая-то тайная Левина заслуга.

Впрочем, гораздо больше его раздражала болтовня сокамерника, нескончаемая, безудержная и совершенно не систематизированная. Лева трепался обо всем на свете, излагал свои мнения и соображения по поводу и без повода, причем практически всегда был оригинален или хотя бы нестандартен в рассуждениях.

Погромыхивая колесами на стыках рельс, «Столыпин» летел сквозь ночь – прочь от Москвы. Лева угомонился и уснул, тихонько посвистывая носом.

Бутырин лежал на узкой жесткой полке второго яруса и бездумно смотрел в темноту. Раньше он никогда не думал, что это возможно – смотреть в темноту. Но слово «раньше» осталось где-то там, в другой, уже безвозвратно потерянной и ушедшей навсегда жизни.

И слово «потом» тоже стало сущей абстракцией, пустым, бессмысленным звуком.

Реально существовало лишь одно понятие – «здесь и сейчас».

Здесь и сейчас Василию Бутырину было жестко и зябко, но удивительно, по-монашески умиротворенно, спокойно...

Возмездие – вот то слово, которое наиболее подошло к тому, что с ним случилось. Он получил возмездие. За что? Да за все. Если вспомнить Библию, то Бутырин в своей жизни нарушил немало заповедей. И вот к нему пришел ангел возмездия в виде желтоглазой девочки. Пришел – и покарал.

Правда, возникал вопрос: а почему возмездие настигло именно его, а не, скажем, Городина, который грешил намного больше? Но именно на жесткой полке «Столыпина» Василия осенило: грех не бывает тяжелее или легче. И возмездие всегда придет к грешнику. Рано или поздно, но ответят все! Все!

«Надо бы причаститься, что ли. Говорят, сейчас на зонах везде церкви есть», – подумал Бутырин.

...Он не заметил, как задремал. Из сонного омута Бутырина вытащили явно посторонние в вагонзаке, а потому тревожные звуки – тихий вой и глухое постукивание.

Василий приподнялся на локте, пытаясь разглядеть что-то сквозь решетку, отделявшую их с Левой камеру от коридора. Между тем вой и постукивание приближались.

Свесив ноги, Бутырин собрался уже спрыгнуть на пол, но тут снизу раздался тихий и властный шепот Левы:

– Тихо! Назад!

Силуэт сокамерника бесшумно метнулся в темноте к решетке, и Василий с немалым удивлением вдруг понял, что странное угловатое продолжение Левиной руки – это пистолет.

Замедляя ход, поезд подъезжал к какой-то станции. За коридорным окном стало светлее, зубчатая темная стена леса отшагнула в сторону, появились плохо различимые низкие постройки.

Сбоку, вдоль состава, ударил луч прожектора. По накатывающему рокоту Василий догадался, что по соседней колее идет встречный поезд, а спустя несколько секунд за окном с грохотом замелькали темные туши железнодорожных цистерн.

И тут в коридоре появилось удивительное, неправдоподобное здесь, в вагонзаке, существо. Низко наклонив лобастую голову, оно ползло на толстых коротких лапах по полу и на его спине масляно отблескивала то ли чешуя, то ли лоснящаяся кожа.

Василий не успел ничего предположить. Встречный товарняк резко оборвался, грохот стих, а в окна «столыпина» заглянул слепящий одинокий фонарь.

В его неживом, ртутном свете Бутырин ясно разглядел, что подвывающее существо, ползущее по коридору, – это окровавленный человек, опирающийся на культи отрубленных рук и волочащий за собой неподвижные ноги...

Лева отшатнулся от решетки, попятился, и вдруг пистолет в его руке дважды оглушительно грохнул. Гильзы запрыгали по полу, пахнуло кислым. Бутырин вжался в угол, зачем-то забрав в горсть ворот своей арестантской робы.