Берен Белгарион - Тени сумерек

— А что же случилось с твоими косами?

Она снова попробовала что-то сказать, но Берен положил ей палец на губы:

— Я сейчас угадаю… Ты сплела из них сеть, чтобы уловить Саурона, а потом вынула ею меня из подземелья, как княжна Айад своих братьев?

— Почти так, милый, — Лютиэн спрятала лицо на его груди. — Почти так…

— Эльфы уходят завтра, — сказал Хуор.

Строго говоря, это была не совсем правда. Уходили не все эльфы, а только дружина, которую привел Артанор. Кроме них здесь были еще двое из отряда Берена, Элвитиль и Диргель, и десятка полтора эльфов, спасенных из тюрем Тол-и-Нгаурхот. Эти, насколько понял Хурин, не собирались уходить вместе с собратьями. Что они собирались делать — темна в реке вода; во всяком случае Хурину они об этом ничего не говорили.

Лагерь они, когда немного оклемались, разбили себе в стороне, отдельно и от других эльфов, и от людей Хурина, на том самом мысочке, откуда сплавляли мост. Кроме эльфов, там жила дюжина уцелевших из беренова отряда, сам Берен со своей королевной, и еще одно дивное создание — девица из Морготова войска. В общем, десятка три народу. Среди них еще были двое неходячих раненых, остальные либо плохо видели в сумерках, либо едва таскали ноги — так натерпелись в сауроновых подземельях. Словом, не хотелось их ни оставлять здесь одних, ни отпускать — и куда там они собрались? Но и торчать здесь, пока у них все не придут в себя, Хурин не мог. Он уже отпустил ополченцев, потому что пришла пора пахать и сеять, погода ведь не будет ждать; дружина тоже не могла находиться здесь долго, припасы должны были скоро подойти к концу. Самое лучшее было бы — забрать всех, и здоровых, и раненых, в Хитлум. Но…

— Он же с места не сдвинется, — сказал Хурин, пропуская всю цепочку рассуждений, потому что брат его всегда понимал с полуслова.

— Как раз в это время, — сказал Хуор, — по рекам идет лосось… Прет против течения и прыгает через водопады Кирит Нинниах… а потом, поднявшись к истокам, выметывает всю икру и тихонечко подыхает… Когда он приехал к нам в первый раз, казалось, что его, как лосося, идущего на нерест, ничто не может остановить…

Он не стал продолжать свою мысль — и так все было понятно.

— Пойди поговори с ним.

Хурин посмотрел в сторону Острова. Можно было и не глядя сказать: Берен там. Если его не видно, значит, он просто лежит, прижимаясь к земле щекой и кроша в пальцах цветы алфирина. И он будет там до самого заката — лишь когда солнце уползет за зубчатую стену Эред Ветрин, он поднимется, побредет к берегу и по шаткому плавучему мосту перейдет в свой лагерь.

— Уже говорил. Иди ты.

— Ты старший. И тебе все равно надо.

Хурин вздохнул. Да, когда один и тот же сон снится три ночи подряд — это неспроста. Будь он дома, непременно поговорил бы о том с Морвен. А здесь — с кем? Беоринги издревле умели толковать сны, и можно было бы попробовать сунуться к Нимросу барду — но Нимрос был почти ровесник, а Хурину хотелось услышать слово от кого-то старше себя и… мудрее, что ли.

Правда, не сомневаясь в мудрости Берена, он сильно сомневался в здравом смысле последнего. Например, он бы на месте Берена, раз уж удалось выйти живым из пасти волка, не убивал себя голодом. Скорбь скорбью, но не есть от рассвета до заката, и еще как раз тогда, когда нужно отъесться и отлежаться — этого Хурин не понимал. Если это и мудрость, то какая-то нездешняя и людям непонятная.

— Либо здесь его дождись, — предложил Хуор.

Хурин снова посмотрел на остров и хлопнул себя ладонью по бедру:

— Пойду.

Он уже знал, что когда Берен уходит с Острова, с ним поговорить наедине и вовсе невозможно: он не расстается со своим людьми и со своей королевной. Хурин и этого не понимал. После их встречи он думал, что теперь этих двоих будет конями не растащить, однако же ошибся. Берен почти не проводил времени наедине с нею — либо среди толпы, либо один, как перст, на Острове.

За прошедшие дни каждый из эльфов и многие из людей побывали там, но Берен нашел себе место, где его никто не беспокоил. Он поднимался с другой стороны холма, до середины, и сидел там лицом на юг, глядя на бегущую воду, спиной к каждому, кто поднимался до могильного камня, ясно показывая всем своим видом, что беседовать не желает.

Но на этот раз беседовать желал Хурин. Он обошел курган и поднялся с той стороны, где сидел Берен. Молча сел рядом на траву. Какое-то время они просто сидели бок о бок, и Хурин не знал, как начать разговор. Любой предписанный обычаем зачин — «добрая встреча» или «радуйся» — казался ему невыносимо натужным и дурацким, поэтому он не нашел ничего лучшего чем начать с того же, что и брат.

— Эльфы уходят завтра.

— Знаю, — безучастно ответил Берен.

— Нам тоже нужно уходить. Завтра, самое позднее — послезавтра.

— Хорошо, otorno. Обними за меня сестер.

Хурин наконец-то не выдержал.

— Да что ж тут хорошего?! Ты останешься с ними — а сколько из них народу видит в сумерках и ходит, не хромая? Сколько из них вообще ходит? А берегами все еще шныряет недобитая оркота. Берен, пора уже в себя прийти! Или ты думаешь, что один горюешь?

— Нет, otorno. Я этого не думаю.

— А похоже на то! Ходишь сюда, как на поклонение или на стражу… Эльфы так часто сюда не ходят, подданные его и друзья не просиживают здесь от сумерек до сумерек! Чего ты хочешь, Берен? Чего ты здесь высиживаешь?

Хурин встретил взгляд Берена и осекся. Глаза горца были темно-серыми, как у младенца. Того цвета, какой бывает у нижнего края грозовой тучи.

— Ответы, Хурин… — прошептал Беоринг. — У меня много было вопросов к нему… Мне нужны ответы.

— Мертвецы не ответят тебе, — Хурин покачал головой. Глаза Берена испугали его почти так же, как молчание темного рыцаря, пораженного в бок.

— Тогда мне незачем жить.

— Ты в своем ли уме? А Дортонион? А королевна Тинувиэль? Берен, за что ты сражался? За что умер Финрод? Все они, — Хурин показал рукой на курган, — за что?

— Вот и я о том же, брат… За что? Пройдет еще полсотни лет, а может, и того меньше. Там, за горами, Моргот накопит сил… Дортонион падет… Падет и Хитлум. Я не доживу, на свое счастье, но по моему сыну проскачут их черные кони… Наши дети и внуки падут под мечами, а Запад будет все так же молчать. За что же умер Финрод? За что мы умираем здесь все вместе, эльфы и люди? Не одним ли мы становимся прахом? — он схватил немного серой земли, густо смешанной с песком, вскочил, и бросил золистую супесь под ноги Хурину. — С этого холма высоко видно, брат. До самых гор Тангородрим, до самых глубин. Мы дали Саурону под зад и радуемся, глупцы. Говорят, ты свалил в поединке черного рохира — сумеешь ли ты своей секирой рассечь подземный огонь? Наложишь ли цепи на смерть, забьешь ли чуму в колодки? Пронзишь ли копьем северный ветер, стрелой — засуху? Что мы можем сделать, Хурин, если мир сражается против нас?