Берен Белгарион - Тени сумерек

— Хммм… А если они не согласятся?

— Тогда они сами повинны в своей гибели и вы вольны делать с ними что пожелаете.

— Это не по душе мне, — Пастырь деревьев погладил зеленую бороду. — Ваш век слишком короток, и если этот король сдержит слово, его внук нарушит. Но ты просишь именем Кементари, и ради нее я согласен. Смотри же: если начнется битва, я буду думать о своем, и не стану спасать тебя.

— Быть посему. Госпожа Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, велела кланяться тебе, если встречу. — И Берен поклонился Пастырю Дерев в третий раз. Дети Кементари тоже ответили поклоном — и исчезли в лесу, стали как деревья среди деревьев.

Нандор были недовольны намерением Берена. Многие потеряли друзей и родных в дориатской резне, и всем было обидно за Тингола, сюзерена и доброго союзника. Но роптать никто не стал.

Войско укрылось в лесу и расположилось на ночлег, а утром следующего дня вернулся утомленный вестник, которого Берен послал к преследующим гномов дориатским синдар, когда выступал в поход. Он сказал, что гномы двигаются медленно и к полудню будут здесь, а эльфы Дориата, узнав, что нандор под водительством Берена выступили гномам навстречу, воспрянули духом и принялись сильнее досаждать «сплюснутому народцу».

— Значит, будут еще недовольные тем, что ты хочешь предложить мир, — сказал Диор.

— Не учи отца, — ответил Берен. — У кого больше права на месть, чем у твоей матери? А она готова простить.

— Она так сказала? — изумился Диор.

— Да. Но доброй воли только с одной стороны мало. Ты еще не слышал, что ответит на мое предложение Мельхар, так к чему заранее пугать меня недовольством эльфов?

— Ты думаешь, он откажет тебе?

— Я знаю, как искушает Сильмарилл.

Диор присмотрелся к отцу и увидел, как печальны его глаза и какие горькие складки залегли возле рта.

— Гномий король был тебе другом? — спросил он.

— Нет, просто приятелем. Но если ты думаешь, что приятеля убивать легче, то ошибаешься.

Больше они не говорили до самого конца сражения. Диор с небольшим отрядом тех, кто умел хорошо рубиться, занял такое место, откуда можно быстро выбежать на гать, закрывая противнику переправу.

…Когда коридор закончился, они оказались перед четвертой дверью — там стояли двое стражей с копьями и щитами. Отсюда, из этого зальчика, было два коридора — в зал Совета и в королевскую сокровищницу. Именно там смерть настигла Маблунга, именно по этому коридору он, сражаясь, отступал…

Солнце уже стояло в зените и бешено пекло, когда пыль выдала приближение гномов. Все приготовились.

Гномы начали переправляться и уже втащили первый воз на гать, проложенную второпях при наступлении, когда Берен вышел из своего укрытия и ступил на мост.

Увидев его, гномы остановились. Их предводитель в украшенных золотом доспехах, с золотым зубчатым обручем на шлеме, выступил вперед.

— Ты кто такой и почему заступил нам дорогу? — спросил он.

Берен снял шлем. Гномий король крякнул с досады.

— Ты еще больше стал похож на своего деда, — сказал он. — Проклятье. Я не хотел.

Берен промолчал.

— Слушай, я правда не хотел, — продолжал гном. — Эти двое, что уцелели, нарассказывали всяких страстей. Вроде бы Тингол убить их хотел. Взбудоражили весь народ. Пойми, это мои родичи. Не мог я так этого оставить.

— Тингол был моим тестем, — сказал Берен. — Маблунг был моим другом. Галатиль был моим свояком. Я тоже не могу этого так оставить, король Мельхар.

Гном печально вздохнул.

— Ну, и что мы будем делать? — спросил он. — Хочешь ты решить дело миром или кровью?

— А сам ты чего хочешь?

— Лучше, конечно, миром.

— Добро. Ты оставишь здесь всю добычу, которую взял в Дориате. Ты оставишь мне заложников и привезешь из Ногрода столько же золота и серебра, сколько захватил в Менегроте — из этого будет заплачена вира родичам убитых. Ты раз и навсегда запретишь гномам своего народа и всем вашим потомкам рубить деревья по эту сторону Синих Гор. И ты выдашь для наказания оставшихся убийц Тингола — потому что это их ложь привела к войне.

Гном долго чесал бороду, потом сказал:

— Согласен. Мы оставим здесь все эти возы и все, что несем на плечах. Я оставлю у тебя заложников и поеду собирать виру, и деревья мы рубить перестанем. Клянусь тебе в том, а если хочешь — напишу договор.

Берен тоже молчал какое-то время. Потом спросил:

— Отчего ты временами так морщишься, государь Мельхар?

— Да вот, — гном пожал плечами. — Старый стал… В боку колет…

— Колет, почтенный Мельхар? Или печет?

Глаза гнома заметались, а Берен спокойно продолжал:

— Я так думаю, все-таки печет. Да, почтенный Мельхар, старость не радость, уж я-то тебя понимаю. И потому то, что у тебя в поясной суме, ты тоже оставишь здесь.

Лицо гнома перекосилось.

— Нет! — крикнул он, запуская левую руку в суму. — Ты этого хочешь? Тебе придется взять это вместе с моей жизнью!

Он выхватил руку из сумы, и свет Сильмарилла многократно отразился и заиграл в других драгоценных камнях, которыми был отделан Наугламир.

— Мельхар, — сказал Берен, и Диор услышал горькую печаль в его голосе. — Если начнется бой, из вас не уцелеет никто.

Гном оглянулся, словно прикидывая, сколько противников будет ему противостоять. Он видел небольшой отряд мечников, вышедших на берег, едва Берен вступил в переговоры, и вряд ли заметил нандор, укрывшихся в кустах и меж деревьями, хотя не мог не догадываться о засаде. Но все равно противников было немного — большое войско уже выдало бы себя. А сзади наседали синдар — и Мельхар решил рискнуть.

— Давай так: бьемся один на один, насмерть. Если ты побеждаешь, мы принимаем твои условия. Если побеждаю я — твои воины пропустят нас с добычей.

— Если ты не примешь мир на моих условиях, — Берен обнажил меч, потому что Мельхар уже держал топор наизготовку, — то мы в любом случае будем биться насмерть, и перебьем всех. Оставь Сильмарилл, Мельхар. Ты еще можешь терпеть его жжение — значит, ты еще не погиб. Для тебя еще не поздно.

Мельхар, казалось, колебался какое-то время, потом сунул Наугламир за пояс.

— Мое имя — Азарах, — тихо сказал он.

Это было его истинное имя, а значит — он собирался биться насмерть и назвал его с тем, чтобы враги, победив, начертали это имя на могильном камне — или унесли в могилу с собой.

— У тебя не будет могильного камня, — ответил на это Берен. И противники сошлись в бою.

Большая секира в умелых руках — страшное оружие, а руки государя Мельхара никто не назвал бы неумелыми. Оба противника бились без щитов, и каждый стремился воспользоваться своим преимуществом — либо ростом и длиной клинка, либо силой и тяжестью. Когда-то Диор спросил отца: а кто победит, если силы противников равны? «Тот, кто прав», — не сомневаясь, ответил Берен.