Лорел Гамильтон - Прикосновение полуночи

Я обвела его взглядом, всю его кожу цвета солнца, пробивающегося сквозь листву, – того чудесного золотистого оттенка, какого людям не добиться никаким загаром. Поцелованный солнцем – так это зовется у сидхе, и так оно и есть. Взгляд вернулся к лицу, к тройным краскам его глаз. Внутреннее кольцо из расплавленного золота, потом круг бледно-желтого солнечного света и последний, самый широкий, – оранжево-красный, как лепестки настурции. Каштановые волосы были острижены так коротко, что лицо его казалось более обнаженным, чем тело, словно вместе с волосами королева отняла у него нечто более существенное.

Глядя ему в глаза, я спросила:

– Ты закрываешь от меня свою магию. Почему?

– Мы едва коснулись друг друга, и вода снова наполнила исцеляющий источник. Что случится, если мы позволим себе большее?

Я смотрела в его лицо, в его глаза и видела... страх. Не трусость, но боязнь неизвестности и еще что-то. Страх того рода, какой испытываешь, находясь на гребне волны, – страх, смешанный с восторгом. Ты хочешь броситься вниз вместе с ней, хочешь отдаться на ее волю, но искушение не уничтожает страх. Уменьшает, может быть, но не избавляет от него совсем.

– Не хотелось бы заострять на этом внимание, – сказал Рис, – но королева может прислать вызов в любой момент.

– Не раньше, чем она покончит с лордом Гвеннином, – заметил Холод.

Мы обернулись к нему.

– Я встретил одну из служанок королевы по пути из кухни. Королева и Иезекииль проявили к Гвеннину особое внимание.

– Бедный мерзавец, – вздохнул Рис.

Даже помня, что именно он наложил заклинание на меня и Бидди, воспользовавшись долей смертной крови, текущей в наших жилах, я не могла не согласиться с Рисом. Одно дело – обычная пытка, другое – забавы королевы, а получить максимум внимания и от королевы, и от ее личного палача – это выводило боль на совершенно новый уровень. На такой, о котором я и думать не хотела.

– Но вы получаете в результате немного больше времени, – продолжил Холод, – вот что я хотел сказать.

Я взглянула на Адайра:

– Опусти свои щиты, лорд дубравы. Дай своей магии воззвать к моей, и пусть свет и тени запляшут по стенам.

Что-то похожее на боль мелькнуло в его глазах. Он прошептал так тихо, что, думаю, его не расслышал никто, кроме меня:

– Я боюсь.

Я не спросила, чего он боится, чтобы не дать другим мужчинам понять его слова, ведь он этого явно не хотел.

– Поцелуй меня, Адайр, просто поцелуй.

– С тобой это не будет просто поцелуем, – прошептал он. Я улыбнулась.

– Хочешь, чтобы я предложила это Иви или Готорну? Он опустил голову, едва не коснувшись макушкой моей груди.

– Нет! – почти выкрикнул он и поднял на меня глаза, и в этих глазах светились решительность, злость, гордость – все, что обычно в них было. – Нет, – повторил он – и снял щиты.

Его магия дрожала надо мной, трепетала над моей обнаженной плотью. Я содрогалась от малейшего прикосновения его силы, а ведь она еще и не проявилась толком – он всего лишь перестал ее экранировать. Я едва сумела выговорить:

– Почему я так странно реагирую на твою магию?

Он держался надо мной, опираясь на руки и пальцы ног. Ему пришлось дважды сглотнуть, чтобы суметь выговорить:

– Наша магия сходна.

– Подобное притягивается к подобному, – прошептала я.

– Я – та сила, что заставляет семя вырываться из его темницы и тянуться к солнцу.

Он начал опускаться, как в очень замедленном сеансе отжиманий, будто проталкиваясь сквозь слои энергии, и наши ауры вспыхнули двумя отдельными огнями. Я видела их в уме – тем зрением, которое никак не связано со зрительными нервами, зато очень сильно связано со снами и грезами. Он выдохнул сквозь эту энергию:

– А ты – земля, что принимает семя.

– Нет, – прошептала я, – земля – это Аматеон.

– Он – плуг, а не земля, – возразил Адайр.

Я качнула головой, вздрогнув от нового взвихрения его магии. Наши ауры, самая внешняя оболочка нашей магии, столкнулись – и две половинки соединились в целое.

– Аматеон – магия земли, оживляющая семя. Ты – солнечное тепло, зовущее семя на свет. Аматеон – повелитель неглубокой темноты, что хранит семя в его темной колыбели, пока ты его не позовешь. – Слова принадлежали мне, и голос исходил из моих уст, но теперь я умела распознавать отзвук Богини.

Сила Адайра так полыхнула, что мы оба зажмурились, как будто воображаемое пламя было самым настоящим. Моя сила вспыхнула в ответ – белое сияние в дополнение к его золотому жару.

Когда сияние померкло настолько, что снова стало видно лицо стража, глаза у него целиком светились ярко-желтым, словно магия поглотила другие цвета. Под его кожей будто зажгли огромную золотую свечу, и свет ее широкой полосой сиял в середине его тела, оставляя в относительной тени внешние края.

Моя кожа светилась так, словно во мне взошла полная луна. Но лунный свет – лишь отражение солнечного. Мое сияние стало ярче, отражая силу Адайра. Его сила словно питала мою.

Его губы почти касались моих, когда он прошептал:

– Если я – сила, что проращивает семена, а Аматеон – почва, что их хранит, то что же – ты, Мередит? Что ты такое?

– Я – жизнь, заключенная в семенах, Адайр. Я расту, я питаю свой народ, я умираю и возрождаюсь. Я возрастаю и уменьшаюсь. Я изливаю свет и прячусь во тьме, Я была всегда и всегда буду.

– Богиня, – прошептал он. – Дану.

Наши губы встретились, и его дыхание теплым вихрем ворвалось в меня. Я словно вдохнула самую его сущность, его магию.

Он оторвался от моих губ, и магия протянулась меж нами – теплая, густая, сладкая. Он шепнул в эту теплую силу:

– Мередит...

Я чувствовала, как его тело опускается на мое.

– Мередит, – снова произнес он.

Он придвинулся ко мне, и я раскрылась ему навстречу.

– Мередит!

Он шептал мое имя, и оно жаром отдавалось по коже, пока мощный изгиб его тела искал путь в меня.

Мы соединились. Магия будто замерла на миг, будто задержал дыхание сказочный великан. Мы лежали на постели в интимнейшем из объятий, соединенные, как это только доступно мужчине и женщине, и это было как возвращение домой. Словно я целую жизнь ждала, пока этот мужчина обнимет меня, пока его тело войдет в мое. И то же ощущение чуда я видела у него на лице.

Сияние от центра его тела начало распространяться в стороны. Магия нарастала, великан был готов выдохнуть, и я уже не могла различить, что было плотью и что – магией.

И мир сместился.

Сквозь сияние белого и золотого света, которым стали наша магия и наши тела, я увидела воздвигающуюся вокруг нас темную равнину. Мы уже не были в спальне королевы. Дойл, Рис и Холод поднялись с земли и встали, глядя на нас. У меня мелькнула мысль о том, куда это ситхен нас перебросил, но большей части моего существа до этого не было дела. Мне не было дела ни до чего, кроме ощущения Адайра в моем теле. Наша магия расплескала тьму, разбила ее на свет и пляшущие тени, сила по-прежнему пульсировала и росла, пока мне не показалось, что моя кожа уже не в силах ее вместить. Что я растворюсь и стану светом. Я прокричала свое наслаждение в огни и тени нашей любви, но до конца еще было далеко.