Лорел Гамильтон - Прикосновение полуночи

– Он не умрет так, как умирают люди, но так, как умирают злаки. Чтобы восстать и напитать свой народ.

– Я не спорю, – сказала я, – если такова твоя воля, пусть так и будет, но не от моей руки. Я слишком старалась сохранить своих людей в живых, чтобы начать их убивать.

– Но это не настоящая смерть. Это лишь сон и видение. Аматеон предлагает нереальную, а мистическую плоть и кровь.

Аматеон открыл глаза и опустил голову и меч.

– Богиня права, принцесса. Это не настоящая земля, и мы здесь не наяву. Моя смерть здесь не станет настоящей смертью.

– Ты не видел те же видения, что я, Аматеон. Мне приснилась чаша, а когда я проснулась, я нашла ее в своей кровати, очень даже настоящую. Я не хочу убить тебя здесь и обнаружить там в коридоре твое истекающее кровью тело.

– Ты оставишь эту землю бесплодной? – спросил голос моими губами. Вести одними и теми же устами диалог за обе стороны казалось чуть слишком шизофреничным для душевного комфорта. Да еще и энергия, энергия Богини, стала как будто тяжелей и весомей, ее присутствие уже не приносило мир в мою душу.

– Чем я тебя огорчила?

– Ничем. Я тобой очень довольна, Мередит, более чем кем-либо за очень долгое время.

– Я слышу твои слова, но я чувствую твое... нетерпение. Я как будто раздражаю тебя чем-то, и не теперешним сопротивлением.

Она ответила мыслью, но я, смертная женщина, должна была произнести мысль вслух, чтобы понять.

– Ты думаешь, я напрасно трачу твои дары, пытаясь разгадать эти убийства.

– У тебя есть твоя полиция. Уже в этот самый момент Кромм Круах заставляет их применить людскую науку для твоей пользы.

Мне понадобилась пара мгновений, чтобы сообразить, что она говорит о Рисе, называя его настоящим его именем.

– Не настоящим, – поправила она моими устами, – но последним из истинных имен, которыми он обладал.

– У Риса было имя еще старше, чем Кромм Круах?

– Да, хотя помнят его немногие.

Я хотела уже спросить какое, но почувствовала, как она улыбается, и услышала слова:

– Ты отвлекаешься на мелочи, Мередит.

– Прости меня, – сказала я.

– Я не об имени Кромм Круаха, я об этих смертях. Умершие родятся снова, дитя. Зачем так скорбеть о них? Даже истинная смерть еще не конец. Другие найдут для тебя улики и убийц, но есть обязанности, которые ты не можешь перепоручить, Мередит.

– Какие же?

Она показала рукой на Аматеона.

– Оживи мою землю.

Аматеон снова протянул мне свой меч и закрыл глаза. Голову он откинул назад, чтобы ничто не мешало удару.

– С тобой это уже бывало, – догадалась я.

Он приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на меня.

– В видениях и наяву.

– Разве это не больно?

– Больно. – И он закрыл глаза и поднял меч повыше, словно это могло убедить меня поскорее его взять.

– Он жертвует с охотой, Мередит. Ты не совершишь зла.

Я покачала головой.

– Отчего это ты, в чьем распоряжении – вечность, так нетерпелива, а я, у которой есть лишь несколько жалких десятилетий, хочу выбрать долгий путь?

Я ощутила ее вздох и одновременно – ее радость. Это было неким испытанием – не из тех, где выбор между добром и злом, но выбор пути, каким пойдет возрождение. Она предложила мне быстрый, насильственный путь возвращения мощи волшебной стране. Теперь я знала так же точно, как то, что день сменяется ночью, что Аматеон умер бы. Умер бы по-настоящему. То, что он восстал бы из могилы и вернулся к своей "жизни", дела не меняло. Ведь это моя рука должна была перерезать его горло. Моя рука должна была пролить горячую кровь на землю, на собственное тело. Я смотрела на него, коленопреклоненного: глаза закрыты, в лице покой.

Я взяла меч из его ладоней. Его руки тут же расслабленно упали по бокам, и только легкое напряжение в пальцах выдало, что он сопротивляется невольному стремлению защититься от удара.

От ненависти и презрения к моей нечистой крови он пришел к тому, что предлагал мне в жертву свою чистейшую плоть и позволял устроить этой земле душ из столь же чистой крови.

Я наклонилась и прижалась губами к его губам. Его глаза изумленно распахнулись. Подозреваю, поцелуй поразил его больше, чем поразил бы любой удар. Я улыбнулась:

– Есть другой способ заставить траву расти, Аматеон.

Пару секунд он непонимающе на меня глядел. Потом тень улыбки скользнула по его губам.

– Ты отвергнешь зов Богини?

– Никогда, – качнула я головой. – Но Богиня приходит в разных обличьях. Зачем выбирать боль и смерть, если можно обрести жизнь и удовольствие?

Улыбка стала чуть шире. Он распрямил шею из неловкой, наверное, причинявшей боль жертвенной позиции и перевел взгляд с меча в одной руке на чашу во второй.

– Чего ты желаешь от меня, принцесса, Богиня?

– О нет, – сказала она, и на этот раз не моими устами.

Невдалеке от нас появилась укутанная с головой фигура, ноги ее не касались земли, да и сама она была туманной – как я ни старалась, я не могла ее толком рассмотреть. Рука, которой она придерживала накидку, не была ни молодой, ни старой, ни среднего возраста. Она была всеми женщинами и ни одной женщиной. Она была Богиней.

– О нет, Аматеон, это она сделала выбор. Я оставлю решение за ней. Она не нуждается во мне, чтобы закончить дело. – Она издала тихий смешок, в котором смешались старушечья сухость, богатая мелодичность зрелой женщины и легкость девичьего смеха. – Я не во всем согласна с Андаис, но на этот раз соглашусь. Чертовы божества плодородия!

И она снова засмеялась.

– Не знала, что Андаис еще говорит с тобой, Богиня.

– Я не перестаю говорить с моим народом, это вы перестаете слушать меня, а спустя какое-то время уже не можете меня услышать. Но я говорю с вами по-прежнему. В грезах и снах, в моменты между сном и пробуждением звучит мой голос. В песне, в касании рук – я с вами. Я – Богиня, и я повсюду и везде. Я не могу уйти, а вы не можете меня утратить. Но вы можете меня покинуть и отвернуться от меня.

– Мы не хотели покидать тебя, Мать! – воскликнул Аматеон.

– Я не осталась в одиночестве, дитя. Я не могу остаться совсем одна. Но мне может быть одиноко.

– Что же мне сделать, Мать, во искупление?

– Искупление – для нас концепция чуждая, Аматеон. Но если ты захочешь сделать что-то для меня...

– Да, Богиня, да, всем сердцем!

– Оживи эту землю, Аматеон. Ороси неплодную почву своим семенем и оживи ее. – Она начала таять, как туман на солнце.

– Богиня! – позвал он.

– Да, дитя?

– Увижу ли я тебя снова?

От нее остался лишь голос – юный и древний одновременно:

– В лице каждой женщины, которую встретишь.

И она исчезла.

Он неотрывно смотрел на то место, где она была, и только звон выпавшего из моей руки меча заставил его повернуться ко мне.