Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – коннетабль

Когда я на миг поднял голову, увидел в ее глазах насмешку госпожи над рабом, что старается угодить хозяйке, иначе бросит по дороге или оставит на растерзание зверям. Ладно, мелькнула злая мысль, думай что хочешь, зараза железомускульная. И делай что хочешь. А я буду делать, что хочу я. И посмотрим, кто выиграет общую битву.

Я начал массаж снова, уже со стоп, перешел на икры, кровь не просто разгонял, а гнал целенаправленно вверх, потом массировал бедра, это не бедра, а дорические колонны, такая же белизна мрамора и такая же мягкость, чуть пальцы не сломал, и снова гнал кровь выше, а когда там покраснело и набухло, я увидел боковым зрением, как мускулистая рука с флягой в громадной ладони в сладкой истоме медленно расслабилась так, что фляга выкатилась из ослабевших пальцев.

– Неплохо, – сказал я негромко, – рана почти зажила. А шрам пустячок…

Я говорил тихо, ровным голосом. Она не ответила, веки опустились, выглядит расслабленной настолько, что едва не вырубается вовсе. Я помассировал еще пару минут, держался абсолютно бесстрастно, я же лекарь, а она – пациентка, у нас этика, не говоря уже о том, что прибьет, если дам повод, затем сел рядом и тоже взял флягу. Правда, с родниковой водой.

Она приоткрыла один глаз.

– Уверен, что не хочешь вина?

– Абсолютно, леди Джильдина.

– Что ты за мужчина, – проговорила она с презрением.

– Да вот такой, – ответил я смиренно.

– Никчемный, – сказала она с непонятной злостью.

– Никчемный, – согласился я. – Что делать, бывают на свете всякие.

Она искривила рот, но сдержалась, не выплюнула то ли ругательство, то ли оскорбление. После затянувшейся паузы буркнула:

– Спим.

Я лег молча и послушно. Под стенку, конечно. Она допила вино, я закрыл глаза и сделал вид, что сплю. Слышно было, как ходит по пещере, что-то перекладывает, пинает мешки, доносилось раздраженное сопение.

Судя по скрипу, еще и загородила вход каменной плитой, а также наложила защитные заклятия от мелких зверей и посыпала толстой травой, что отпугивает ночных упырей. В этом месте, как говорила по дороге, именно они опасные. Других зверей почти нет, упыри всех извели.

Наконец опустилась поблизости, я чуть приподнял веки. Ага, лежит ко мне спиной, перекрывая дорогу от выхода в холодную ночь.

Рука моя поднялась сама, чтобы подгрести ближе, но вовремя одернул себя. Проще подгрести того ящерника, что остался в ночи. И безопаснее.

Утром она выглядела мрачной, лицо слегка осунулось, в глазах сверкал злой огонек.

Я спросил жизнерадостно:

– Как спалось? Что снилось?

Она рассерженно метнула в мою сторону острый, как ее ножи, взгляд.

– Тебе ничего плохого не снится?

– Нет, – признался я.

– И не будет, – буркнула она. – Не успеешь…

Пока собиралась, я рассматривал втихую ее бугристую спину. Ночью, когда сознание играет подчиненную роль, а то и вовсе отключено, всякие страхи, даже детские, могут выбраться и окошмарить всю ночь. Но слишком уж велика и мускулиста, чтобы ее утешать… Если бы дюймовочка, да еще блондинка с глупыми глазками, то у каждого сразу страсть защитить, спасти, объяснить, что это лишь дурной сон, а сейчас все хорошо, я с тобой…

Но с нею так не сделаешь, не поймет. С детства привыкла, что уж ее никто защищать и утешать не будет.

Когда вышли, на раскаленном с утра песке появились валуны, размером с отдыхающих на берегу моржей. Или на спящих носорогов. Только поверхность блестит под солнцем, отполированная исчезнувшими морями.

Джильдина настороженно начала двигаться вдоль стены, не отрывая от валунов взгляда. Так мы прошли почти сотню шагов, начали сворачивать за скалу, как вдруг один из этих валунов поднялся на четыре крепких ноги и без разбега ринулся на нас. Джильдина увернулась, но зверь учел, и рогатая голова ударила именно в ту сторону. Она взлетела в воздух, трижды перевернулась, как игрушечная кукла, а зверь, не дожидаясь, когда грохнется на землю, развернулся и ринулся на меня.

Я был прижат к отвесной стене, но еще когда он ударил бодибилдершу, в моей руке оказался молот. Я без размаха отправил его прямо в надвигающийся лоб, а сам поспешно метнулся в сторону. Раздался треск, грохот, молот ударил по ладони, я растопыриваю пальцы уже инстинктивно, а зверь с жутким всхрапом рухнул на землю.

Мне показалось, что под ногами вздрогнуло, а скала предостерегающе затрещала. Я подцепил молот на место и бросился к могучей женщине. Она осталась лежать вниз лицом, как и упала, я потормошил за горячее твердое плечо:

– Вы о’кей?

Она прошептала в землю:

– Да, все в порядке…

Если это олрайт, подумал я, что тогда неолрайт, но смолчал, мы всю жизнь врем, но в данном случае – хорошая и нужная брехня, человек не грузит других своими проблемами.

– Встать сможете?.. Кости целы?

Она пошевелилась, повернула голову, затем кое-как приподнялась на дрожащих руках.

– А где… олбригхт?

– Красивое имя, – восхитился я. – Что-то напоминает…

Она повела глазами, вздрогнула, обнаружив огромную тушу зверя почти рядом. Теперь и я рассмотрел, что все тело чудовища в таких же пластах тугих мышц, как и у моей мускулистой повелительницы, а толстые жилы выступают еще более красиво и победно. Но сейчас лежит, уткнувшись мордой в каменную стену, сломанный рог отлетел на пару шагов, задние ноги еще вздрагивают, царапая землю толстыми раздвоенными, как у кабана, копытами, а из расколотого лба течет густая темная кровь.

– Как? – спросила она, поднялась на ноги, поморщилась, ее пошатывало, на все смотрела расширенными глазами. – Как?..

– Вы ж видите, – сказал я застенчиво, – ударился головой о скалу. И убился. Наверное, там у него мозги. Интеллектуал.

Она спросила непонимающе:

– Головой? О скалу? Почему?

– Дерева не было, – объяснил я.

– Нет, ударился почему?

– Поскользнулся, – сказал я тихо и сделал вид, что совсем застеснялся.

Она спросила с недоверием:

– И на чем поскользнулся?

Я смущенно потупил глазки долу.

– Ну… я же трус… испугался… а когда пугаются, то… как бы это деликатнее сказать, он на этом моем испуге поскользнулся.

Она оглянулась, просканировала взглядом место, где должен был поскользнуться олбригхт, а я снова опустил глазки и пошаркал подошвой, поясняя, что устыдился, и поспешил затереть свой позор в песок, пока она не увидела всю глубину моего мужского падения.

Наконец, все еще пошатываясь, она взялась за ножи, я с интересом смотрел, как пытается срезать второй рог, будто не врубается, что бычьи рога практически намертво всажены в монолитную, почти монолитную, костяную глыбу черепа. Потом пробовала срезать копыта, но снова неудача, даже кожа оказалась крепкой, словно из гибкого металла.