Денис Юрин - Заступник и палач

– Чего морду воротишь?! В глаза смотри, когда с тобой разговариваю. Потерял казну или своровал?! Признавайся, лапотник!

Марвету приходилось терпеть оскорбления. Уж такая она, нелегкая доля простого сотника из деревенской глубинки, молча стоять и с покорностью выслушивать господские упреки. И никого не волнует, прав ты в действительности или виноват. И совершенно не важно, что крикливый юнец годился ему в сыновья, если не во внуки, что он более двадцати лет добросовестно выполнял свою службу и ни разу, ни разу не положил казенного гроша в карман, хотя возможности были, не говоря уже о соблазне, посещавшем его чуть ли не каждый день.

Молодой господин все кричал и кричал, осыпая седины ветерана все новыми обвинениями и бранными словами, за которые Марвет собственноручно вырвал бы язык любому дюжему мужику из округи, осмелился бы тот хоть ненароком, хоть спьяну произнести их вслух. Сейчас же солдату, прошедшему через горнило четырех полноценных войн, дюжины междоусобных неурядиц и бесчисленного множества мелких стычек приходилось отмалчиваться, сидеть, низко опустив голову, и надеяться лишь на то, что в бесперебойном потоке ругани наступит пауза, что запал молодого столичного господина когда-нибудь да иссякнет, и он наконец-то соизволит выслушать его объяснения. Хотя, с другой стороны, оправдываться Марвету и не хотелось; он устал, устал в сотый раз подробно описывать каждому заезжему щеголю ту беду, которая нежданно-негаданно свалилась на его до недавних пор тихую и благополучную округу. Кроме того, трепать языком все равно было без толку; помощи было ждать неоткуда. Должностной люд погряз в водовороте бурной столичной жизни, и его не интересовали несчастья глубинки, им нужны были лишь регулярные поступления в королевскую казну, а до остального не было дела, хоть дюжину перьев испиши, хоть лопни с натуги, хоть коростой покройся.

Молодой вельможа, наверняка воин, несмотря на отсутствие доспехов и мундира, поразил Марвета не только грозными речами и необычной прической: лоб и виски приезжего были гладко выбриты, густые, пышные бакенбарды ярко-рыжего цвета доходили почти до подбородка, а на прилизанном затылке болтался одинокий хлыстик тонкой, короткой косички, весьма смахивающей на крысиный хвостик. Он говорил как-то не так, как привыкли изъясняться чиновники или королевское воинство, все время оглядывал двор из окна и ни минуты не стоял на месте, постоянно перемещался, как будто кого-то поджидал и был чрезвычайно расстроен чьим-то непредвиденным запозданием. В общем, господин показался сотнику довольно странным, но Марвет был не в том положении, чтобы задавать вопросы и сомневаться в полномочиях посланца самого короля. Официальная грамота, скрепленная королевской печатью, определила сразу позиции собеседников. Нервничающий мужчина со странной внешностью мог ругаться и задавать вопросы, а он, жалкий сотник из городка Лютен, мог лишь краснеть, обкусывать со злости усы, отвечать, когда его спрашивали, и благодарить Небеса, что вельможа устраивал разнос в его покоях, а не на дворе, на глазах у его подчиненных. Ополченцы уважали своего командира, но в любом стаде непременно найдется завшивевший баран с предлиннющим языком, который или умышленно, или по глупости своей выметет сплетню за ворота казармы и разметет ее по всей округе.

– Что молчишь, как воды в рот набрал? Или, может, ты на умишко слабый?

Вельможе наконец-то надоело кричать и метаться по зале. Он сел на край дубовой скамьи и, опершись спиною о сомнительной чистоты стол, не мигая уставился на притихшего Марвета.

– Зря вы так, господин хороший, напраслину почем зря возводите, а ведь я уже…

– … двадцать, или сколько-то там еще лет, верой и правдой короне служу, кровь проливаю, за службу радею и дело свое исправно выполняю, - закончил вельможа за сотника речь. - Ты это хотел сказать? Видишь, я все наперед знаю, знаю, потому, что уже не впервой подобную песню слушаю. Ты не первый старый, одряхлевший лежебока-сотник, которого я на чистую воду вывожу. Что глазенки разгорелись: правду обидно слушать или жалко с тепленьким местечком расставаться? А что, ты ведь в этом захолустье персона важная, третьим, а то и, поди, вторым человеком после графа себя мнишь!

– Зря вы так, - выдержав пристальный взгляд зеленоватых глаз, повторил Марвет. - Я за место свое давно не держусь, стар уже стал для ратной службы. Да вот кто в округе порядок поддерживать будет? Охотников много, а вот умельцев в помине нет. Ребята мои хоть честные парни, да только плихо еще обучены. Разбойники же, как старый граф ослаб и из замка показываться перестал, совсем обнаглели. Городку нашему да селам окрестным и так туго приходится, а как меня пинком под зад… одним словом, совсем невмоготу будет. Вы, как считаете нужным, так и решайте, господин хороший, да только я королевских денег не брал и ребята мои их не трогали, напраслина все это…

– Сядь, - вдруг спокойно, без крика и угрозы в голосе произнес королевский посланник. - Сядь и еще раз подробно, по порядку расскажи, что сегодня поутру приключилось, только не завирай и своих недотеп не выгораживай, я ложь за версту чую.

– Рассказать-то еще разок можно, да только я и вначале не врал, привычки такой не имею, - ополоснув вспотевшее лицо холодной водой из бадьи, сотник отстегнул тяжелый пояс с ножнами, выложил на стол пару длинных кинжалов и, побренчав напоследок звеньями кольчуги, грузно опустился на противоположный конец скамьи. - Об этом годе в наших краях дожди сильные были, дороги шибко размыло, поэтому, когда господин Карсел в оговоренный срок за податью приехал, в управе лишь треть от положенного накопилось, остальное еще поселковые старосты не свезли. Четыре дня назад это было, нет, погодьте… - сотник зачесал лоб, вспоминая, когда точно прибыл в город сборщик налогов вместе с дюжиной зануд-помощников и полусотней конной стражи, - если сегодняшний день в учет брать, то пять дней назад.

– Брать, конечно, брать, мы все в учет брать будем, - многозначительно пробормотал королевский посланник, рассматривая комок грязи на носке своего сапога и зловеще теребя вставшие дыбом бакенбарды.

– Ждать господин Карсел не захотел, не того он полета птица, чтобы в нашей глуши лишних пару дней торчать, поэтому они с городским старостой так сговорились. Он дальше с охраной в Дукабес поехал, а здесь, то бишь у нас в Лютене, этого чурбана малахольного, Жавера, помощника своего младшего оставил. Тот деньгу от запоздавших принять должен был, пересчесть, а затем под присмотром ребят моих в Дукабес и переправить. Побоялся господин Карсел своих стражей разделять, оно и понятно, денег-то при нем ведь сколько. Мы же у него по счету пятым или шестым городом были.