Майкл Ши - Восьмая нога бога

– Да, не сомневайся.

– И… его забальзамировали или что-то в этом роде?

– В ящике, просмолили на совесть. Все, что от тебя нужно, это приделать к его гробу пару крепких колес и прокатить через всю страну, а потом засунуть в пустую нишу одного из храмов.

– А что же она так далеко за помощью послала, ей ведь еще и ждать придется, пока мы приедем в…

– Ну, так она ведь не кому попало доверилась, а сестрице своей, разве нет? А мы, родичи, не можем подвести ее, раз она нам доверилась, – нет, мы должны приискать для нее нунцию самой высокой пробы, а не первую попавшуюся, ведь в низинах страны А-Рака опасностей хоть отбавляй.

Хотя предложение и показалось мне в высшей степени странным, я согласилась, дав, однако, понять, что окончательное решение приму только посовещавшись с командой, которая меня единодушно поддержала. Члены моей команды – Шинн и Бантрил (они сами впряглись в легкую повозку, когда мы путешествовали налегке, и служили погонщиками, когда приходилось доставлять тяжелый груз), а также Оломбо и Рашл (наши копейщики) – соблазнились предложенной платой, а если маршрут внушал им какие-то опасения, они, как и полагается первоклассным нунциям, ничем этого не выказали и, не моргнув глазом, одобрили мое согласие. Радакс немедленно выдала нам деньги на проезд до Хагии и половину обещанного вознаграждения – вторую половину заплатит Помпилла, вдова, которая нас нанимает, как только мы прибудем в Большую Гавань, сообщила она.

Меня насторожило, что ведьма выложила, по-видимому, из собственного кармана весьма значительную сумму ради какой-то дальней родственницы. Ведь не могла же эта самая Помпилла переслать Радакс столько денег заранее, не зная, сможет та помочь ей или нет? Но я немедленно прогнала эту мысль. Мой сын – вот о ком я думала, и это поручение казалось мне удобным предлогом, чтобы увидеть его вновь.

Мы вернулись на побережье, в большой промышленный город Лебаной, и в его оживленной гавани нашли каравеллу, которая с грузом соленых полипов и маринованных двустворочниц направлялась на Хагию через архипелаг Гидробани – последнюю большую стоянку уходящих в дальний рейс кораблей. Капитаны давно уже поняли свою выгоду: – чем больше матросы пропьют да проиграют накануне, тем проще управляться с ними в дальнем переходе, а уж если оберут их в порту до нитки, так и вовсе хорошо – когда деньги нужны до зарезу, будут работать как миленькие. В порту Гламары, самого крупного плавучего загона, куда стремятся все жаждущие стрижки бараны, мы бросили якорь с наступлением ночи, когда отражения веселых огней яркими пятнами заплясали на волнах, а бревенчатые основания города-притона загудели, точно большой барабан, откликаясь на пьяные вопли и топот глупцов, которым не терпится расстаться с содержимым своих кошельков. Именно Гламару, как я слышала, мой сын Персандер избрал местом своего ученичества.

Наш капитан Плект, циник и хвастун, хотя и не лишенный определенного лоска, посоветовал искать его в салонах, где играют в глифриг и разгадывают рунные загадки.

– Когда молодец хочет, так сказать, пробиться, нунция, то, коли ума и смелости ему не занимать, он начинает с глифа и рун, которые дают ему возможность развернуться.

Я решила выпить немного вина, что вообще-то не в моих правилах, но в тот раз мне нужно было немного расслабиться, чтобы сохранить благодушие. Ни в коем случае нельзя позволить презрению, которое я испытывала по отношению к этому месту и его завсегдатаям, вырваться наружу, иначе все мои расспросы ни к чему не приведут, а у меня от одного только вида этих освещенных разноцветными фонарями переулков, по которым шатались между притонами пьяные горластые гуляки, сводило зубы. Мои спутники, как назло, настроились следовать за мной по пятам, а при них я пить стеснялась.

– Слушайте, может, вы, того… пойдете поиграете или еще что? – не выдержала я. – Мне надо сосредоточиться! Увидите его, дайте знать – я буду идти прямо на запад, вдоль того большого проспекта, и заходить во все притоны глифдрыгов и руно-сокрушителей подряд. А это еще зачем, Рашл?!

Из рукава у него выглядывал обрывок цепи, намотанной вокруг локтя. Чуть раньше я видела, как Оломбо сунул небольшую дубинку из железного дерева в один карман, а медный кастет – в другой. В ответ на мой изумленный вопрос они лишь переглянулись украдкой и пожали плечами. Мои жилистые возницы, Бантрил и Шинн, угрюмые немногословные уроженцы тундры, повернулись спиной, стоило мне перевести на них взгляд. Неужели и Бантрил припрятал что-то на груди под камзолом, или мне показалось?

– Да ну вас, оставьте меня наконец! – прикрикнула я на них. – Дайте мне сосредоточиться и подумать!

Я смотрела, как они уходили. Вот они остановились, перебросились, похоже, несколькими словами, потом разошлись по разным сторонам бульвара и вскоре пропали из виду.

Я опрокинула в себя еще один бокал вина. Вздохнула. Разжала стиснутые в кулаки руки. Примерила пару-тройку любезных улыбок, которые, я надеялась, облегчат мои поиски в этом городе негодяев. И тронулась в путь.

По обеим сторонам бульвара нескончаемой процессией тянулись салоны, игорные залы и прочие злачные логова, увешанные фонарями, как ночные красотки – поддельными драгоценностями, и от самих их названий у меня немедленно разлилась желчь: «Золотая ручка», «Перо в бок», «Воровской рай», «Толстый лодырь», «Колода и кости». Вежливо улыбаясь, я стала спрашивать у прохожих, в каких из этих притонов орудуют глифовые шулера и мошенничают чтецы рун, но не услышала в ответ ничего, кроме оскорблений да непристойных шуточек.

Заходя то в одно место, то в другое, я дружелюбно беседовала с зазывалами и привратниками: с напомаженными сводниками, усатыми проходимцами, нарумяненными шлюхами обоих полов, в кудрях и с подведенными глазами, с напудренными сутенерами и зубоскалами-официантами, которых я, все так же любезно улыбаясь, благодарила за их веселые дерзости.

Наконец я приспособилась различать – через окна – нужные мне крытые красным фетром столы для чтения рун и расставленные ровными рядами стеклянные статуэтки – «глифы». Теперь, не тратя времени на разговоры, я пробиралась в самые притоны, где мне приходилось то переступать через блевотину какого-нибудь перебравшего весельчака, то отскакивать в сторону, чтобы не попасть под горячую руку взбешенного проигрышем картежника, то уворачиваться от безумных объятий продувшегося вчистую игрока.

И вдруг, о чудо, я его увидела: вот он, мой сын, за столом для чтения рун, учтивый, как всегда, принимает ставки от обступивших его плотным кольцом игроков. Мой дорогой Персандер, такой серьезный, только поглядите на него: воплощение спокойствия в море хаоса; плечи наконец развернулись во всю ширь (как я и предвидела, плечи у него отцовские, – я имею в виду своего отца, а не его), густые брови срослись над переносицей, затенили ставшие загадочными глаза, – все, как я и предполагала. А уши! Прежней очаровательной мальчишеской лопоухости и следа не осталось. Теперь они плотно прилегали к голове – уши мужчины, а не дорогого моему сердцу ребенка!