Мария Гинзбург - Хозяйка Четырех Стихий

Шенвэль кивнул. Его эта старая история касалась самым непосредственным образом.

За восемь лет до бунта Детей Волоса отряд Чистильщиков стер с лица земли ничем не примечательную деревушку на краю Гниловранской трясины. Единственная, кто тогда выжил, была одиннадцатилетняя девочка. Она каким-то чудом добралась до капища, спрятанного на болоте, забрела в храм Моготы и заснула там. Когда жрецы обнаружили ее, на руке девочки был след ладони богини.

А в руке девочка сжимала хрустальную иглу из ожерелья идола.

Девочка стала камешком, который стронул лавину. Она первая научилась управлять своим Цин. Остальных детей жрецы Ящера научили призывать мертвую силу через эти хрустальные иглы, Пальцы Судьбы.

Деревня, оставшаяся только на картах, называлась Малые Пасеки. Девочка взяла себе имя Пчела. Титул «Разрушительница» прибавился к ее имени гораздо позже.

– Какая злая ирония судьбы, что теперь этот упырь Крон дал своему подразделению такое же название! – продолжал старый эльф. – Воистину, история учит нас только тому, что на ее опыте никто не учится... Я попал в воспитательный лагерь при том же капище, в который Морул Кер отправил и тебя. В Гниловран. Но я бежал и стал Мстителем.

– Так вот почему Гниловран укутали защитными чарами! – воскликнул Шенвэль. Он уже разделался со своими мидиями и с сомнением поглядывал на салат, который Лакгаэр наложил себе. – Ты знаешь, что до сих пор никто, кто бежит из Гниловрана, не может вернуться туда? Ты обрек многих ни в чем не повинных эльфов на страшную гибель в болотах, Лакгаэр. Я сам видел тех, кто бродил по лесу рядом с лагерем, не видя его. Беглецов даже не преследовали. Из Гниловранской трясины почти невозможно выбраться без проводника... Они гибли от голода и лихорадки на наших глазах, а мы ничем не могли им помочь.

– Согласись – я не мог знать, что так будет... Я разыскивал эти проклятые капища и предавал их огню и мечу, – продолжил рассказ Лакгаэр. – Это я уничтожил Черногорское и Нижневолынское капища Моготы. А также капище Ящера в Запретном Лесу. Но моей мечтой было найти и разрушить центральное капище, рассадник всей этой заразы. Я узнал, что если идол Моготы исчезнет, то и Иглы Врага потеряют свою силу. А без них Разрушители станут, что волки без зубов. Только твоя мать ни в чем не нуждалась, чтобы призвать мертвую силу, но один в поле не воин...

– На самом деле, – заметил Шенвэль. – Название артефактов – это образец неточного перевода. Моргот здесь ни при чем; просто мы, эльфы, всегда слабо разбирались в богах мандречен. Артефакты называются «Пальцы Судьбы», то есть «пальцы Моготы».

– А ведь и верно, – хмыкнул Лакгаэр. – Так вот, это центральное капище, капище Третьего Лика было спрятано надежно. Трое волхвов умерли в моих руках, прежде чем я выяснил путь. Оно находится на востоке Гниловранской трясины. Взрослому мужчине в доспехах не пройти той дорогой. Но я был истощен пребыванием в лагере. Болотные тропки выдержали меня. Я попал туда незадолго до полуночи. Капище Третьего Лика оказалось совместным капищем Моготы и ее супруга Ящера.

– Лакгаэр, – сказал Шенвэль задумчиво. – Если это было капище двух богов, то и жертвенник там стоял не двойной, случайно? Как математический знак «бесконечность»? Или как экенская восьмерка?

– Да, – ответил Лакгаэр озадаченно. – Откуда ты знаешь?

– Я просто спросил, – уклончиво пробормотал гость. – А ты не помнишь, что было написано на идоле Ящера? Какие имена?

– Помню, как же, – ответил старый эльф. – Видимо, это был старейший идол Ящера. И мандречь с тех пор изменилась, но не настолько, чтобы я не смог прочесть. Первое имя, вырезанное на каменном столбе, звучало двояко: «Тот, кто порожден Хаосом» или «Тот, кто порождает Хаос». В мандречи ведь пассивный или активный залог можно определить только по глагольному окончанию в конце фразы. А каково будет значение двух слов, вырванных из всех грамматических конструкций? Со вторым именем было проще. «Защитник Навы». Нави, то есть.

Шенвэль покачал головой:

– Навь и Нава – это две большие разницы. Ты не уничтожил это капище?

– Ты и сейчас просто спросил? – с интересом осведомился Лакгаэр. – Или ты все-таки знаешь?

– На этот раз – знаю, – усмехнулся Шенвэль. – Но что же было дальше?

Старый эльф с интересом посмотрел на него и продолжал:

– Я ударил идола топором. Нижнее слово, которое, по твоему утверждению, означает вовсе не силы Тьмы, скололось. Больше я ничего не успел сделать. Я слишком долго добирался до места и слишком задержался, ненависть ослепила меня. В полночь дух бога сошел в своего идола.

– Ты говоришь, что тебя коснулся мертвой силой сам Ящер? – переспросил потрясенный Шенвэль.

– Ящер не только коснулся меня, – сообщил Лакгаэр. – Бог отобрал у меня секиру, схватил меня за ногу и хотел убить, но я заговорил с ним. И он мне ответил.

Шенвэль слушал его, затаив дыхание. Боги людей редко разговаривали даже со своими подопечными. А до эльфов, насколько было известно Шенвэлю, вообще никогда не снисходили.

– И тогда я понял, что ошибался, – рассказывал Лакгаэр. – Смысл бунта был не только в зависти расы, недолговечной, как мотыльки, к расе мудрой и древней, как я считал. Мы отказались вернуться в Валинор после падения Мелькора.

Шенвэль налил себе и Лакгаэру еще вина. Старый эльф благосклонно кивнул.

– Ты знаешь, я иногда думаю – что было бы, если бы Селебримор не раскусил Саурона и создал те кольца? – сказал Лакгаэр, берясь за бокал. Шенвэль был давно знаком с главой Нолдокора и знал, что старый эльф любит делать такие лирические отступления. Но торопиться им было некуда.

Шенвэль пожал плечами.

– Кольца принесли бы нам много несчастий, – продолжал Лакгаэр. – Но Аулэ остался бы жив. После Дня Наказания за Слепоту Разума, когда погиб Аулэ, исчезли все достижения научной мысли, лишь в летописях темных эльфов остались описания тех удивительных машин... Свет, горящий в домах сам по себе, – разве это не прекрасно?

Шенвэль сделал большой глоток и поставил бокал на стол.

– Читал я те летописи, – сказал он. – Один мой знакомый даже пытался создать по описанию прототип механической повозки, ездившей на масле. Да, на улицах не было бы лошадиного навоза, но воняло бы еще хуже. Да и свет горел в домах не сам по себе. Ты никогда не слышал о месте, которое серые эльфы называют Ильмост, а темные – Квалмэнэн?

– Нет, – сказал Лакгаэр заинтригованно.

– Свет приходил в дома через стальную паутину, а вырабатывала его огромная машина, – сказал Шенвэль. – Нечто вроде железного барабана, который крутила вода. Для того чтобы обеспечить необходимый напор, предки темных эльфов затопили долину размером с Кулу. Но постепенно крутящиеся детали износились, а новые достать было негде – после гибели Аулэ некому было изготовить их. Пользоваться этой машиной стало опасно. Тогдашний король темных эльфов приходился родным братом главному смотрителю этой машины. Король уговорил брата остановить машину и спустить воду. И тогда на дне обнаружились постройки. Города и селения... Я бывал там. Темные эльфы сохранили мертвые города с помощью магии. Это жуткое зрелище, особенно храмы. Статуи неизвестных богов, изъеденные рыбами и облепленные ракушками. Очень поучительно.