Мария Семенова - Там, где лес не растет

Здесь, у этого озерка, за ним мало кто мог подсмотреть. За водой из стана сюда не ходили – далековато, а охотников до купания среди спасшихся от Змея было немного, может, одна Эория и нашлась.

Да… Эория…

Переставляя ладони, Коренга прошёлся по бережку туда и сюда, осмотрел со всех сторон свою тележку и, не найдя на ней повреждений, требующих немедленной починки, направился к краю воды.

Это был восточный берег озерка. Дыхание морских ветров почти всё время гнало к нему пусть маленькие, но волны. Поэтому берег падал в воду обрывчиком высотой в локоть, местами висевшим на переплетении подмытых сосновых корней. Волны были слабенькие, так что деревьям не грозило падение. Озеро было даже красиво: зеленоватая чаша, отражавшая небо и лес. Коренга заглянул в прозрачную воду и увидел славное песчаное дно, совсем такое, как в чистых речках около дома. Летом здесь будут сновать ручейники, а по их затейливым домикам заскользят тени шустрых мальков… Он взялся за изогнутый в воздухе корень далёкого родича прапрадеда Кокоры – и перекинул тело вниз.

Тикира не соврала, вода оказалась вправду очень холодной, но всё-таки льдом и смертью, как та, из которой Коренгу вытаскивали сегваны, она не дышала. «Может, это оттого, что здесь кругом суша и лес?..» Перед глазами так и качнулся морской горизонт. Дохнул ветер, выжимавший слёзы из глаз. «Бр-р… Одно слово – где лес не растёт! И как они всю жизнь там живут?..»

А ведь Эория, поди, без этого ветра скоро задыхаться начнёт.

«Правду, что ли, люди бают: где родился, там и пригодился?..»

Пока молодой венн силился постичь эту вековую премудрость, в воду рядом с ним шумно бултыхнулся Торон. Вот кому стылые волны были решительно нипочём! Коренга привычно вслушался в наследную память любимца – и перед ним пронеслось видение хрустальных озёр, умывающих голубые подножия ледяных стен. Огромные летучие звери складывали крылья и падали в зоркую глубину, плескались, ныряли, а потом выбрасывали себя обратно в воздух одним движением обманчиво хрупких перепончатых крыл…

…Когда Торон ударил плашмя по воде, ударил ещё сильнее и резче, чем давеча, когда помогал старику раздуть вчерашние угли, Коренга сперва даже решил, будто сын симурана внял наконец голосу крови и надумал попытаться взлететь.

Он ошибся. Торон в самом деле почти целиком вырвался из воды, но только «почти», этот подскок был всего лишь неуклюжим подобием взлёта. Торон сразу рухнул обратно, мало не утопив хозяина в туче поднятых брызг и пребольно хлестнув его концом крыла по уху…

Когда же Коренга, вынырнув, выплюнул воду и уже раскрывал рот, чтобы накричать на пса за озорство, он увидел в пасти у Торона стрелу. Длинную, тяжёлую сегванскую стрелу с наконечником чуть поменьше ножа и древком, надломленным сомкнувшимися зубами. Эта стрела была пущена для убийства. Обычная собака навряд ли успела бы перехватить её даже на суше.

В дальнейшем Коренга с ужасом и стыдом вспоминал посетившую его греховную мысль об Эории… Удивительно всё же устроен ум человеческий! Вертя головой в поисках затаившегося стрелка, Коренга успел взвесить эту мысль – и отмести её прочь. Не потому, что благородная сегванка вряд ли стала бы искать утоления своей обиды, стреляя исподтишка. Просто она знала, на что был способен Торон. А вот убийца – не знал.

Между тем неведомые враги, похоже, сообразили, что врасплох Коренгу уже не возьмут. Они вышли на берег, более не таясь. Молодой венн почти не удивился, признав в них Ерша с Перекатом. Всё правильно! Он, дурак, уже начал помалу забывать об их существовании, а зря. Можешь не держать в памяти зло, причинённое тебе людьми, – но не стоит рассчитывать, будто у кого-нибудь выветрится содеянное тобой! Коренга наказал Ерша, не позволив похабно шутить над Эорией. И тот, не стерпев, пришёл расплатиться.

Оба сегвана смеялись. Вольно им было смеяться, когда прежний обидчик плавал перед ними не то что без оружия – вообще без штанов. Ёрш весело блестел зубами, словно услышал очень славную шутку. Разучившийся говорить Перекат то ли всхлипывал, то ли икал, щека у него дёргалась пуще прежнего, зато глаза были как у мороженой рыбины, непонимающие и неподвижные. Тем не менее именно он держал в руках лук. И руки, в отличие от щеки, не тряслись, и на тетиве лежала стрела.

– Ну что, жеребчик? – отсмеявшись, проговорил Ёрш. – Вылезай, поглядим, что в тебе такого особенного!

Коренга не ответил, потому что нельзя разговаривать с тем, кто пришёл тебя убивать. Если дошло до стрельбы из-за кустов, значит, для кого-то дело непременно кончится смертью, и тут уж словесные мостики перекидывать – самое распоследнее дело. Барахтаясь в воде, Коренга вдруг увидел всё происходившее словно бы со стороны, и горькая обида стиснула сердце. Какие беседы с учёным аррантом, какая ласка могущественного государя кониса?.. Всё это привиделось ему, причудилось, примечталось. Действительность же состояла из двоих ублюдков, хохотавших на берегу, и он плавал перед ними, точно яблоко в кадке, и ничего не мог сделать. Если бы он сидел в своей тележке, он бы нашёл, чем ответить. Его пальцы прямо-таки ощутили узкий ремень, всегда лежавший наготове вдоль правой ноги… Вот только тележка была теперь далека и недостижима, точно луна в небе. Ёрш и Перекат будут смеяться над ним, сколько захотят, а потом убьют. И его, и Торона. Может, им для этого понадобится не одна стрела и даже не две, потому что ещё одну стрелу Торон наверняка успеет поймать, а от другой, если повезёт, они с ним укроются под водой… – но какая-то по счёту непременно попадёт в цель, и не далее как назавтра ещё один Кокорин потомок споткнётся на бегу, попытается встать и обнаружит, что остался без ног, и мама заплачет и сквозь слёзы скажет: «Всё зря…»

В это время Торон вдруг повернулся, загребая лапами, и залаял.

Так, словно звал кого-то на помощь, и этот кто-то был уже рядом.

Коренга не сразу отважился оторвать глаза от стрелы на луке у Переката. Поэтому Эорию, вышедшую на берег, он увидел самым последним. А увидев, для начала едва не закричал ей: «Беги!..» Но Перекат сразу ослабил тетиву, головка стрелы глянула в землю. Коренга даже подумал, что теперь всё вполне могло закончиться миром. Дочь Двадцатибородого – это вам не безвестный бродяга-венн, которого можно в лесном озере утопить. Это горе горькое себе и всему своему роду накликать, где бы он ни находился, тот род. Если купеческие охранники не совсем уже беспросветные дурни, они постараются свести дело к шутке… Скажут, хотели попугать, уму-разуму поучить за невмерно длинный язык… – да с тем и уйдут.

Не затеют же они убивать дочь Старшего Рода только за то, что некстати вышла из леса?..

Или всё же затеют?..