Лорел Гамильтон - Поцелуй теней

Я начала пробегать статью, но споткнулась на первом же абзаце.

– Гриффин дал интервью Дженкинсу! – ахнула я и вынуждена была сесть на край кровати. – Да поможет нам Богиня.

– Вот именно, – сказал Дойл.

– Королева уже говорила с нами. Она проследит, чтобы он понес наказание за злоупотребление твоим доверием. И назначила на сегодня на вечер пресс-конференцию, – сообщил Холод.

– Пожалуйста, прочти статью, Мередит, – напомнил Дойл.

Я прочла статью. Прочла дважды. Меня возмутило не то, что Гриффин сообщил личные подробности, но что он это сделал без моего разрешения. Он мою личную жизнь сделал достоянием всех и каждого. У сидхе довольно причудливые правила насчет неприкосновенности частной жизни. Мы не так ценим интимные секреты, как люди, но за нашей личной жизнью следить не принято. За это когда-то полагалась смертная казнь. Для Гриффина это "когда-то" может оказаться здесь и сейчас. Королева сочтет болтовню с репортерами совсем не комильфо. В общем, я сидела на кровати, уставившись в газету, но не видя ее. Потом подняла глаза на моих спутников.

– Он сообщает детали наших отношений – намеки, очень грязные намеки. Мне еще повезло, что это приличная газета, а не таблоид.

Они переглянулись.

– Ребята, скажите мне, что вы шутите!

Холод полез рукой себе за спину, будто он читал это, когда я выходила из ванной. И протянул газету мне.

Я подождала, пока газета свалится на пол рассыпанной кучей, и взяла у него из рук цветастую скользкую бумагу. Фото на первой полосе изображало нас с Гриффином в постели. Только его руки как-то прикрывали мне грудь и ничего больше. Я смеялась. Мы оба смеялись. Я вспомнила фотографии, вспомнила его любовь к фотографиям. Некоторые у меня еще оставались, но не все. Не все.

Я услышала свой голос – он был очень спокоен, хотя шел откуда-то издалека.

– Как? Как они смогли так быстро состряпать статью? Я думала, газеты так быстро не выходят.

– Очевидно, это возможно, – сказал Дойл.

– Ребята, скажите мне, что это единственная фотография.

– Мне очень жаль, Мередит, – ответил Дойл.

Холод хотел было погладить меня по руке, но его рука опустилась обратно.

– У меня слов нет, Мередит, как я тебе сочувствую.

Я заглянула в его серые глаза. Действительно, я увидела в них сочувствие, а вот чего не увидела – это злости. Единственное, чего мне сейчас хотелось.

– Королева об этом знает?

– Знает, – ответил Дойл.

Я держала газету в руках, хотела развернуть ее, посмотреть, что там еще за фотографии, и не могла себя заставить. Не могла заставить себя посмотреть.

Я сунула газету в руки Холода:

– Насколько это все... плохо?

Он посмотрел на Дойла, снова на меня. Надменная отстраненная маска слегка приподнялась, и тот Холод, с которым я сегодня проснулась утром, выглянул из серых глаз.

– В таблоиде откровенной наготы нет нигде. Но если не считать этого, то плохо.

Я спрятала лицо в ладони, оперлась локтями на колени.

– О Боже, если Гриффин мог продать их Дженкинсу, таблоидам, то он мог продать их куда угодно. – Я подняла голову, как пловец, выныривающий из глубины. Вдруг стало трудно вдохнуть. – В Европе есть журналы, которые готовы были бы напечатать все фотографии. Мне все равно, что я там голая, но это было личное – только Гриффин и я. Если бы я хотела опубликовать фотографии, я бы их продала "Плейбою" много лет назад. Бог и Богиня, как Гриффин мог?

И тут у меня мелькнула ужасная мысль. Я повернулась к Холоду.

– Скажи, ты же отобрал камеру и пленку у того репортера, которого сегодня чуть не задушил?

Он не отвел глаза, но ему очень хотелось это сделать.

– Прости меня, Мередит. О камере я должен был подумать в первую очередь, но я позволил гневу затмить свой разум. Я готов на что угодно, чтобы исправить эту свою ошибку.

– Холод, они же напечатают фотографии, это ты понимаешь? Фотографии нас с тобой и – черт побери! – вместе с Китто в одной кровати. Их тиснут во всех таблоидах, и те, что с обнаженкой, попадут в Европу.

Мне хотелось ругаться или орать, но я не могла придумать таких слов, от которых мне стало бы легче.

– Гриффин скоро узнает, что сделает с ним за это королева, – сказал Дойл. – И ему еще повезет, если королева не убьет его.

Я кивнула, стараясь дышать ровно, заставляя себя сосредоточиться на вдохах и выдохах. Добивалась спокойствия, но сегодня оно все время ускользало. Я кивнула:

– Он постарается как можно сильнее навредить, пока его не поймают... – Мне пришлось сделать три быстрых вдоха, и голос стал звучать хоть и сдавленно, но не истерично. – Я думаю, он давно уже сбежал.

– Мы его найдем, – сказал Холод. – Не так уж мир велик.

Эти слова вызвали у меня смех, но он тут же сменился слезами. Я рухнула на пол, между рассыпанными страницами "Пост-диспетч". Больно ударилась об пол – у меня еще все тело болело после бурной ночи. Боль помогла мне осознать, что все еще не так плохо. Да, ужасно, но у меня все еще есть право на мужчин при Дворе. Меня приняли обратно в мир фейри. Королева дала свое слово – и использовала свою власть, – чтобы оградить меня от бед. Могло быть хуже; по крайней мере я пыталась себя в этом убедить.

Я смогла подчинить себе дыхание, но не гнев.

– Я не хотела ему вреда вчера вечером, но сейчас...

Выхватив таблоид у Холода, я заставила себя заглянуть внутрь. Не частичная обнаженность наших тел резанула меня по сердцу – а счастье на наших лицах, в положении наших тел. Мы были влюблены, и это было видно. Но если он мог так со мной поступить, значит, он меня никогда не любил. Вожделел, желал, хотел мною владеть – может быть, но любовь... любовь на такое не способна.

Я подбросила страницы в воздух и смотрела, как они медленно опускаются к полу.

– За это я хочу его смерти. Только не говорите об этом королеве. Через несколько дней я, может быть, передумаю, и не хочу, чтобы она сразу сделала что-нибудь непоправимое.

Мой голос был холоден от злости – той злости, что поселяется в сердце и уже никогда не уходит. Горячая ярость овладевает всем твоим существом, и она – ближайший родственник жаркой страсти, но холодная ярость – это родная сестра ненависти. Я ненавидела Гриффина за то, что он сделал, но не настолько ненавидела.

– Я не хочу, чтобы она прислала мне в корзине его голову или сердце. Не хочу.

– Она, быть может, и без того решила его убить.

– Пусть так, но тогда его кровь на ней, а не на мне. Я не буду просить его смерти. Пусть она сама это сделает.

Холод присел рядом со мной, глядя на меня глазами цвета серой бури. Взял меня за руку. Его руки были теплы на ощупь, значит, у меня руки похолодели. Может быть, я была расстроена и потрясена сильнее, чем я думала.

– Я уверен, что наша королева уже решила его судьбу, – сказал он.