Кристофер Паолини - Эрагон. Возвращение

— Ну что ж, прекрасно. Я непременно навещу эту девочку. Где она живет? В городе или за крепостной стеной?

— Оррин выделил ей и ее опекунше жилище в западной части крепости.

— Хорошо. Отведи меня к ней.

Насуада велела Фарике отменить все назначенные на сегодня встречи и вместе с Джормундуром вышла из комнаты. Четыре гвардейца тут же окружили ее, а сам Джормундур зашагал чуть впереди, показывая ей дорогу.

Во внутренних дворах замка Борромео стояла такая жара, что Насуаде показалось, будто она угодила в гигантскую печь хлебопека. Воздух над нагретыми стенами дрожал, как расплавленное стекло.

Насуада знала, что она гораздо легче, чем многие другие, переносит жару благодаря своей темной коже, но все равно чувствовала себя отвратительно. Хуже всего приходилось тем, кто вроде Джормундура и его гвардейцев весь день обязан был носить доспехи и страдал от жары даже под крышей, защищенный от безжалостно палящего солнца.

Насуада то и дело поглядывала на своих несчастных сопровождающих; по лицам их стекали ручьи пота, дыхание было прерывистым. С тех пор как они прибыли в Аберон, вардены часто теряли сознание в результате теплового удара, а двое даже умерли, и Насуаде вовсе не хотелось терять своих подданных из-за какой-то жары.

Когда ей казалось, что гвардейцам пора передохнуть, то просила остановиться и, не слушая их возражений, требовала, чтобы им принесли напиться.

— Я не хочу, чтобы вы прямо на улице начали падать один за другим, как кегли, — шутила она, скрывая тревогу.

Наконец они добрались до неприметной двери на внутренней стороне крепостной стены. На земле у двери лежало множество подношений.

Джормундур постучал, и дрожащий голос изнутри спросил:

— Кто там?

— Госпожа Насуада пришла посмотреть вашу девочку, — сказал Джормундур.

— А вы пришли с чистым сердцем и твердой уверенностью?

На этот раз ответила Насуада:

— Сердце мое чисто, а помыслы тверды как сталь.

— В таком случае переступите порог. И добро пожаловать.

Дверь распахнулась, и они вошли в небольшую прихожую, освещенную одним-единственным красным светильником, явно сделанным гномами. В прихожей никого не было, и Насуада прошла дальше, в комнату, стены и потолок которой оказались завешенными какой-то темной материей, отчего помещение стало похоже на горную пещеру или логово какого-то зверя. Как ни странно, но здесь было значительно прохладнее, чем снаружи. На Насуаду повеяло каким-то ледяным дыханием — такое ощущение бывает порой поздней осенью, когда ночью вдруг поднимется северный ветер. Понимание того, с чем связано это холодное дыхание, острыми когтями вонзилось ей в душу: магия.

Черная ячеистая занавесь преградила ей путь. Она отодвинула ее и оказалась в комнате, видимо бывшей гостиной. Из мебели здесь сейчас остался лишь ряд стульев у стены, тоже задрапированной темной материей. Гроздь мелких светильников — тоже изделие гномов — свисала из черных складок с потолка, отбрасывая по сторонам таинственные блики.

В углу скорчилась согбенная карга, которая как-то затравленно смотрела на вошедшую Насуаду. Рядом со старухой находились травница Анжела и кот-оборотень, у которого вся шерсть встала дыбом. В центре комнаты стояла на коленях бледная девочка лет трех-четырех и сосредоточенно поглощала какую-то еду. Никто не сказал Насуаде ни слова, так что она, несколько смутившись, заговорила первой:

— И где же тот ребенок?

Девочка подняла на нее глаза, и у Насуады перехватило дыхание: она увидела на лбу у ребенка ярко светившуюся отметину дракона. А когда она заглянула поглубже в фиалковые глаза девочки, ей и вовсе стало не по себе. Малышка, изогнув губки в неестественно мудрой, пугающей усмешке, пристально посмотрела на Насуаду и сообщила:

— Я — Эльва.

Насуада невольно отшатнулась, стиснув рукоять кинжала, который всегда носила прикрепленным к левому предплечью, ибо то был голос не ребенка, а взрослой, опытной женщины. Полный неестественного цинизма, он особенно чудовищно звучал в устах этой малышки.

— Не бойся, — сказала Эльва и отодвинула в сторону пустую тарелку. — Я твой друг. — Она повернулась к старухе, скорчившейся в углу, и приказала: — Принеси мне еще еды. — Старуха поспешно вышла из комнаты, а Эльва, похлопав ладошкой по полу рядом с собой, пригласила Насуаду: — Пожалуйста, сядь. Я жду тебя с тех пор, как научилась говорить.

Не в силах выпустить из рук кинжал, Насуада осторожно опустилась на каменный пол.

— А когда ты научилась говорить? — ласково спросила она.

— На прошлой неделе. — Эльва сложила руки на коленях и уставилась на Насуаду, просто пригвоздив ее к месту неестественной силой своего взгляда.

Насуаде казалось, что ее череп насквозь пронзают два синих копья, проникая в мозг, ворочаясь там и раздирая в клочья все ее мысли и воспоминания. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. А девочка наклонилась к ней еще ближе, коснулась своей мягкой детской лапкой ее щеки и сказала:

— А знаешь, даже Аджихад не смог бы руководить варденами лучше тебя. Ты избрала верный путь, и твое имя будут славить в веках за то, что у тебя хватило мужества и предусмотрительности перевести варденов в Сурду и готовиться к войне с Империей, хотя все остальные считали это совершенным безумием.

Насуада растерянно посмотрела на нее. Точно ключ, отлично подобранный к замку, слова Эльвы отпирали все ее, Насуады, тайные страхи и сомнения, не дававшие ей спать по ночам. И невольно ее охватило чувство безграничного доверия и такого душевного покоя, каких она не знала со дня гибели Аджихада. Слезы благодарности и великого облегчения хлынули у нее из глаз. Эльва сказала именно те слова, что только и могли утешить и успокоить ее. И Насуада была ей за это безмерно благодарна. Однако она тут же подумала о том, что подобная слабость для нее недопустима. Уж не навел ли кто из магов на нее свои чары? И зачем? Недоверчиво глянув на Эльву, она спросила:

— А кто ты и откуда знаешь все это?

— Я есть то, чем меня сделал Эрагон.

— Но он же благословил тебя!

Ужасные древние глаза на детском личике подернулись дымкой печали; Эльва чуть опустила веки и сказала:

— Он не понимал, что делает, и нечаянно заколдовал меня. И с тех пор, стоит мне увидеть человека, и я сразу чувствую все, что его мучит и тревожит. И будущее его сразу вижу. Когда я была поменьше, я ничего не могла с этим поделать — все получалось само. Вот я взяла и выросла!

— Но почему…

— Магия в моей крови заставляет меня защищать людей от боли. И этой магии все равно, вредит это мне самой или нет, хочу я помочь этому человеку или нет. — Она горестно усмехнулась. — Но мне эта потребность дорого обходится. А сопротивляться ей очень трудно.