Сесилия Дарт-Торнтон - Битва вечной ночи

Дерево, по которому лезли Тахгил, Вивиана и Кейтри, было более или менее защищено от нападения малкинов шипами на платформах, достаточно большим расстоянием до соседних деревьев, а кроме того — широкими заржавевшими металлическими полосами, что обвивали ствол на равном расстоянии друг от друга. Никакие когти не могли впиться в этот металл, а потому хищницы, даже и запрыгнув вдруг на ствол в одном месте, не могли бы залезть выше. Не обращая более внимания на рычание и мяуканье разочарованных охотниц, беглянки поднимались все выше и выше. Фляги и заплечные мешки так и стучали по спинам. Через каждые двадцать — тридцать футов лестница выводила к отверстию на очередную платформу, приделанную к широкому стволу. Там путешественницы позволяли себе немного отдохнуть и перевести дух.

Наконец они уже более не могли подниматься.

И причин тому было две: во-первых, все три вконец вымотались, а во-вторых, лестница кончилась. Здесь завеса листвы была чуть реже, чем вокруг, но о том, что над лесом светит луна, возвещало лишь слабое серебристое свечение, примешивающееся к темноте ночи. От ствола отходили в разные стороны веревки, крепящиеся к крюкам и примитивным блокам. Концы веревок терялись во мгле. Разгоряченные, раскрасневшиеся, подруги жадно напились воды из фляг и точно три деревянные марионетки, на время отпущенные с ниток кукольника, уселись дожидаться утра. Лишь страх перед неведомыми опасностями не давал им забыться тяжелым сном.

Тахгил склонила голову на ствол, и ей показалось, будто она слышит, как, журча и пульсируя, бежит зеленая кровь под корой — совсем как биение ее собственной жизни. Мысли девушки, как обычно, обратились к Торну.

С той минуты, как она впервые увидела дайнаннца под деревьями Тириендора, он безраздельно воцарился в помыслах девушки, так что иной раз она казалась себе лишь наблюдательницей, что следит за пьесой жизни и собственной ролью в ней со стороны. А с тех пор как к любовному томлению прибавились муки лангота, страдания ее удвоились. А вдруг они с Торном никогда уже не увидятся? Вдруг он пал в бою и навеки утрачен для нее? Сомнения и неуверенность высасывали из Тахгил жизнь, высасывали кровь — капля по капле, так что теперь девушке казалось, по венам у нее бежит лишь жидкая водица, а кости сделались хрупким стеклом, таким прозрачным, что свет проходит сквозь нее насквозь, а вся она так истаяла, что первый же порыв яростного южного ветра унесет ее прочь.

И все же она цеплялась за жизнь — так же крепко и решительно, как рука ее сейчас цеплялась за ребристую, неровную кору гигантского аутаркенового дерева, — ибо в этом хрустальном стекле горело жгучее пламя, еще не до конца притушенное отчаянием. Фантазия унесла девушку далеко от Казатдаура, в мыслях Тахгил сейчас стояла на залитой звездным светом поляне Фаэрии рядом с высоким рыцарем. Черную голову его терновым венцом украшали белые звезды.

Сладкая печаль и ужасная тоска навеки поселились в моем сердце, отравляя каждое слово, каждый шаг.

Где-то вдали зазвучали непонятные звуки. Они поднимались все выше и выше над Казатдауром — деловитое жужжание и гул, похожий на шум вращающихся колес. А потом неожиданно грянула развеселая музыка — как будто целый оркестр скрипачей и флейтистов наяривал пляшущим крестьянам в каком-нибудь сельском амбаре. Однако в мелодию закрадывались и резкие, неприятные звуки — музыка казалась лишь бледной копией, беспомощной попыткой изобразить веселье, едва ли не пародией. И прервалась она так же неожиданно, как началась, на середине фразы.

— По правде сказать, вот уж не пикник, — заметила Вивиана.

Во мраке ее лицо казалось бледным, как у покойника.

Деревянный настил, на котором они сидели, легонько покачивался в лад танцу древесных крон. Лесная колыбельная мало-помалу навеяла на путниц сон столь глубокий и крепкий, что ни шорох веревок, ни вздох потревоженного чьим-то приближением воздуха не разбудили их.

Серебряная голубизна растаяла, перешла в густые зеленые сумерки. Утреннее солнце просачивалось сквозь ярусы изумрудных крон, миллионы и миллионы листочков что-то бормотали и нашептывали. Казатдаур никогда не умолкал. Ветер, ворошащий листву, не достигал пола темных чертогов, зато здесь, наверху, стоял тихий звон, как будто кто-то запустил руку в сундук, набитый крохотными хрусталиками. Сотни тысяч листьев медленно скользили вниз, точно нанизанные на невидимые нити.

Тоска по Земле По Ту Сторону Звезд стальным обручем сжимала грудь Тахгил, соленой влагой проступала на глазах девушки. В каплях непролитых слез дрожали отражения листьев.

В утреннем свете путешественницы увидели на противоположном конце платформы горку свежесобранной растительности. Ослепительные цветы с оранжево-желтыми сердцевинками. Похожие на тыквы плоды, все в полосках и пятнышках, которые при ином освещении, наверное, были маренового оттенка. Ветка с листьями — кожица с нее была содрана, и три выдолбленные сухие тыквы со свежайшей родниковой водой. А еще — маленькая плетеная корзиночка с маленькими, точно конфетки, шелковистыми коконами нежно-розовых, шафранных и жемчужных тонов. С чашечек и цветов, и плодов свисали длинные шлейфы белесых волоконец.

От цветов исходил медовый аромат — столь сильный, что даже голова шла кругом. Подруги обнаружили, что эти сочащиеся нектаром ветви можно есть. Хрустящие аутаркановые листья тоже оказались съедобными и по вкусу напоминали сладкую ангелику. Разрезав плоды, путницы обнаружили темно-красную, точно живая плоть, мякоть, мясистую и очень вкусную. А внутренний слой коры напоминал зачерствевший хлеб. Кейтри разрезала один из длинных овальных кокончиков. Внутри извивалась белая слепая личинка. Девочка торопливо, точно обжегшись, отбросила ее на помост.

— Ох ты, бедняжечка.

Мгновенно устыдившись своей несдержанности, она аккуратно подняла кокон и положила обратно в корзиночку. Больше к разноцветным коконам никто не притрагивался.

— Прямо-таки удивительно, что они не принесли нам птичьих тушек, — сказала Кейтри.

— Здесь нет птиц, — ответила Тахгил. — Разве ты еще не соскучилась по их пению?

— Лично я вполне могу обойтись и без птиц, одними сладостями, — с набитым ртом проговорила Вивиана. — Ну кто бы подумал, что можно есть цветы!

— Ну, едят же цветную капусту, — возразила Кейтри. И прибавила, наморщив носик: — Во всяком случае, некоторые едят.

— И засахаренные фиалки, и розовые лепестки, — согласилась Вивиана, впиваясь зубами в сочный плод.

Кейтри поглядела на серый и сумрачный высокий полог, изредка ронявший одинокие листья.

— Что-то не вижу здесь ни таких цветов, ни плодов. Сдается мне, они все растут на длинных побегах гораздо выше. И как только Древолазы их достают?