Сесилия Дарт-Торнтон - Битва вечной ночи

В ночи перекликались птицы. Самая обычная с виду ветка вдруг превратилась в золотисто-коричневого козодоя и, распахнув веера совиных крыльев, сорвалась в полет. Тахгил с поразительной четкостью видела все, что происходило вокруг, под звездным небом Мглицы. Ночь, прежде такая туманная и неясная, вдруг засияла светом. Тени, что казались раньше такими таинственными, одна за другой раскрывали свои секреты.

Тулли примостился меж двумя тоненькими топольками. Подобно лебединому народу, уриски любят воду — обычно они облюбовывают себе какой-нибудь прудик. Подземный поток не причинил Тулли ни малейшего вреда. Казалось, уриск даже и не промок ничуть, только в кудрявых волосах прозрачной хрупкой слезой сверкала одна-единственная капля. Паук деловито плел сеть паутины меж коротенькими рожками уриска.

— Теперь они знают, что мы здесь, — мрачно заявил Тулли. — Будут повсюду выглядывать тебя, смотреть, не скачешь ли ты снова на конской спине. Ох, девонька, теперь-то они поднимут тревогу, во все стороны разошлют отряды. Они в любую минуту могут прийти за тобой.

Он, прищурившись, поглядел на звездную вуаль, точно уже слышал вой и грохот Охоты.

— Я бы мог мчаться с тобой по Вышней равнине быстрее ветра, — произнес рядом с ней кто-то в человечьем обличье — Тахгил даже не сразу узнала его. — Но они в два счета поймают нас, — продолжил Тигнакомайре.

Он уже несколько дней не оборачивался человеком. Теперь же найгель развлекался тем, что, лежа на боку, строил земляную стенку поперек муравьиной тропки.

— Видишь, госпожа, — сказал Тулли совсем тихо, — твой поход подошел к концу. Мы не можем провести тебя в замок на горе.

На покрытых мягкой, точно мышиная шерстка, травой серебристых полячах Мглицы в брызгах света иных миров скакали белые олени. Вдалеке монотонно повторялся раз за разом чей-то зов или условный сигнал: Аи-иии, Ай-иии! По ночному лесу разносился нечеловеческий хохот, то пронзительный и безумный, то низкий и рокочущий. Вскоре он сменился душераздирающим воем.

— Я останусь здесь и дождусь Охоту, — невыразительным тусклым голосом проговорила Тахгил. — Хотя бы ради того, чтобы увидеть Вивиану с Кейтри или узнать, что с ними сталось. Я не буду защищаться и позволю себя захватить. Иного пути нет. — Даже теперь бдительно следя за тем, чтобы не благодарить нежить в открьпую, она добавила: — Вы все были очень добры ко мне.

Ресницы ее дрогнули и опустились, отгораживая девушку от всего мира.

Лебединая дева разглядывала Тахгил круглыми птичьими глазами.

— Вахгил ела хлеб Светлых, плоды Светлого королевства. Мчалась верхом на водяном коне, видела мир глазами колдовских созданий. Прежде она носила на пальце кольцо сильного и сверкающего волшебства. Рогатый дух людского очага лечил ее своими чарами. Вахгил ведает волшебные обычаи. Глядите, она стала чистой и незапятнанной.

Витбью поднялась, в волнении заломила гибкие, точно азалии, руки, сделала несколько легких шагов по поляне. Всего второй раз за все это путешествие лебединая дева была без плаща из перьев. Казалось, ее одеяние соткано из тумана и паутинок, а подпоясано вязью горящих гранатов. Пышные темные волосы струились по ветру. Она снова нерешительно заговорила, на сей раз обращаясь уже непосредственно к Тахгил:

— Не падай духом, не поддавайся унынию! Лети туда, в Таинственную Твердыню! Стойкие стражи не станут останавливать своих, не воспрепятствуют лебедю. Подруга лебединой девы всенепременно войдет в твердыню! За сумрачными стенами стой и жди. Лебедь придет следом, чтобы забрать оперение. Позаботься о том, чтобы к перьям не пристала грязь, чтобы они остались в целости и сохранности — не то весь лебединый клан будет без устали преследовать тебя.

Слова Витбью всколыхнули в Тахгил смутные воспоминания. Ах да — что же такое согревало и укрывало ее даже сейчас, когда она лежала на прохладной траве Мглицы? Девушка поглядела на себя — поверх ее тела раскинулся ковром пылающих черных углей ворох перьев. Лебединый плащ грел ее, пока она отсыпалась, — возможно, именно он защитил ее от взгляда колдовских стражей цитадели, что наверняка вовсю искали нарушительницу границ по всей Мглице. А ведь такие плащи не переходят от владельца к владельцу просто так, запросто — в силу того же закона, по которому нежить может переступить порог человеческого жилья, только если ее позовут, эти таинственные и колдовские одеяния сохранят всю свою силу, только если хозяева передают их добровольно. Эмоции переполнили душу девушки, точно воды реку после дождя. Глаза ее сверкали. Девушка лихорадочно подыскивала слова и наконец произнесла сдавленным голосом:

— Витбью столь щедра…

— Лебединый аромат заглушит человечью вонь, — перебила ее Витбью. И в самом деле, от плаща исходил слабый птичий запах, похожий на запах в конюшнях крылатых коней. — Когда лебедь получит свой плащ обратно, целый и незапятнанный, — резко закончила лебединая дева, — узы падут.

— О да! После этого ты более ничем не будешь мне обязана. И я никогда более ничего у тебя не попрошу. Клянусь. Напротив, это я буду у тебя в долгу.

Но недолго, - смутно подумала Тахгил, — ибо я чувствую, что нить жизни моей подходит к концу. Торн, скоро, скоро я буду с тобой.

Витбью устремила на Тахгил пристальный взгляд птичьих глаз. Где-то вдали бессловесный вой Мглицы вырывался из чьего-то нечеловеческого горла, точно туман над рекой, точно утка над болотом. Лебединая дева кивнула, скорее просто дернула головой — странное, резкое движение: так птица стремительно оглядывается, не грозит ли опасность, или высматривает, не блеснет ли под гладью воды рыбья чешуя.

И вправду, несмотря на внешнее сходство, лебединые девы — не люди. Никак не перепутаешь.

Витбью бережно сняла с Тахгил плащ. Девушка поднялась. По спине у нее пробежал холодок страха — в какое же новое приключение она ввязывается!

— И как это делается?

Голос ее дрогнул и сорвался.

Витбью баюкала ворох перьев на руках, точно любимое дитя.

— Возвеселись! Веруй! — проговорила она. В глазах ее блеснул гнев — а быть может, боль разлуки, страх или еще какое-нибудь колдовское чувство, неведомое смертным. — Лети легко!

Она накинула плащ на плечи Тахгил: он лег на них так гладко, тепло, уютно, как будто она родилась в нем.

Вздрогнув от потрясения и яростного ликования, девушка ощутила, как нервы ее словно прорастают в плащ, тянутся к каждому перу, наполняются ветром, что уже шевелил крылья, зовя к полету. Крик оборвался, превратился в гулкий лебединый клич. Девушка потеряла равновесие, качнулась, пробежала несколько шагов по поляне. Кроме этого неожиданного единства с плащом, ничто в ней как будто бы не изменилось.