Эстер Фризнер - Корпорация Богги

— Извиниться вы должны передо мной, — сказала Ненуфер. — За то, что отнеслись к тому, во что я верю, так, будто это все — глупая игра, нечто такое, чем бы мог себя потешить стареющий бэби-бумер. Люди моего возраста становятся такими противными, когда ничем не заняты, правда ведь? Они начинают сражаться за права человека, произносить речи о борьбе за мир, откуда-то вытаскивают на свет Божий бездомных, да и не только бездомных, а еще кучу всякого хлама и отравы. Ну, вот поэтому-то некоторые верят, что ничего этого не было бы, если бы мы шастали по правильным вечеринкам и думали только о приятном.

— Слушайте, отвяжитесь от меня, — буркнул Дов. — Я терпеть не могу нотации, но эта нотация мне не только не нравится — она мне не нужна. Моя мать тоже, на минуточку, человек вашего драгоценного поколения, не забыли? Поверьте, я знаю обо всех ваших подвигах и достижениях — и не только о той ерунде, которой вы гордитесь. Если вы решили, что я смотрю на вашу веру свысока, — ну что ж, валяйте продолжайте так думать, но только от ваших мыслей это не станет правдой. Одним из первых принципов, которые мне внушила моя мать прежде, чем поручила мне управление офисом в Майами, было уважение к каждому из наших клиентов. Этот урок я принял близко к сердцу и начал с уважения к ней. И если вы думаете, что меня интересуют только деньги и власть, то можете те же самые упреки адресовать к моей матери, потому что всему, что мне известно об управлении «Э. Богги, Инк.», я научился от Эдвины Богги лично!

— Вот спасибо, мистер Богги. — Мрачная усмешка покинула лицо Ненуфер, умчалась, будто летняя гроза, а сама она, тепло улыбнувшись, из Горгоны превратилась в Грацию. — Это все, что нам хотелось услышать.

Она развернулась, подошла к статуе Изиды и четыре раза хлопнула в ладоши. Послышался громкий треск дерева, скрипучий стон петель, скрежет болтов и гаек. Статуя богини распростерла руки. Фонтаны голубых и зеленых искр брызнули вверх с ее позолоченных ладоней, а с потолка посыпались розы.

Дов изумленно смотрел по сторонам. Свет померк, зал наполнился лимонно-желтым сиянием. Запахло пачулями, послышалось гнусавое пение хора, но откуда доносились голоса и запах благовоний, Дов никак не мог понять. Он обернулся, хотел спросить у Ненуфер, что происходит, но той и след простыл.

Занавес из тончайшего газа в дальнем конце зала заколыхался так, словно сюда пробрался маленький смерч. Под звон крошечных колокольчиков хрупкая ткань была отброшена в сторону, и по ступеням сошел Рей Ра, возглавлявший процессию своих последователей — тех из них, кто не смотрел игру «Cubs».

Они шествовали важно, медленно, в образцовом порядке. Сам Рей Ра был обряжен в одежды божественного Осириса, правителя загробного мира. Его лицо было щедро вымазано голубой краской, и кожа из-за этого, видимо, жутко чесалась. Его ноздри и плотно сжатые губы то и дело подергивались, но, невзирая на эти адские муки, Рей Ра мужественно боролся с нестерпимым желанием плюнуть на все и почесаться. Следом за ним шли две женщины в облике богинь Изиды и Нефтисы. За ними — музыканты, играющие на маленьких арфах, барабанчиках и систрумах — рамках с множеством колокольчиков. За ними шествовали люди, несущие чаши с горящими благовониями и пальмовые листья, размахивая которыми, они распространяли ароматный дым по залу. Замыкала процессию величавая, царственная женщина необыкновенно высокого роста в позолоченной маске.

Разглядев эту маску получше, Дов ахнул. То было лицо Эдвины.

Оправившись от потрясения, он пошел следом за процессией и вскоре оказался, вместе с общиной Рея Ра, в небольшой комнате, примыкавшей к залу со скульптурами божеств. Стены здесь были то ли каменные, то ли выкрашенные под камень. Неглубокие барельефы в стиле тех, что украшали стены гробниц древнеегипетских фараонов, определенно были искусно нарисованы. Дов вертел головой то вправо, то влево, и сердце его билось все чаще и чаще от волнения и подступавшего страха.

На стенах он увидел несколько изображений матери.

Как только вся процессия, останавливаясь перед каждым из изображений и совершая перед ним почтительные поклоны, обошла комнату по кругу, Рей Ра вышел вперед и обратился к дрожавшему от ужаса Дову:

— Прошу вас, займите подобающее вам место, мистер Богги. С тех самых пор, как Гор отомстил за смерть своего отца, Осириса, сын-первенец стал самой главной фигурой в подобных ритуалах.

— Но она... она еще не умерла! — вскричал Дов. — Вы устраиваете ей похороны, а она еще жива!

И тут его посетила другая, еще более ужасная мысль: а не могло ли случиться так, что, покуда он мотался по стране, его компьютер в какой-то момент «завис», и он пропустил это жуткое, но важное сообщение? «А жива ли она?»

Рей Ра поднял церемониальный посох и протестующее взмахнул им.

— Да не допустят этого боги! Конечно, она жива! С тех пор, как мы узнали о ее болезни, мы каждый день справляемся о ее самочувствии.

— Вот как... — Дов пристыженно потупился. «Они каждый день ей звонят, — подумал он. — А я чем занимался? Ничем. Только и делал, что пытался отстаивать собственные интересы. Не сын я, а ехидна». Ему вдруг стало еще более стыдно, чем тогда, когда Сэм Индюшачье Перо отругал его за недостаток сыновней преданности.

— Это не погребальный ритуал, — продолжал Рей Ра, — хотя не могу не признаться, что в древнеегипетской практике меня очень привлекает то, какой акцент египтяне делали на смерти. Беда в том, что когда приходишь на вечеринку и кто-нибудь спросит насчет твоего вероисповедания, а ты ответишь что-нибудь вроде «я исповедую в общем и целом культ смерти», то, знаете, потом уже с тобой и не разговаривает никто.

С этим Дов не мог поспорить.

— Но что же это такое, если не похороны?

— Это наша попытка примириться с тем, что неизбежно должно случиться. Как бы сильно мы ни любили Эдвину, сколь бы многим мы ни были ей обязаны, мы понимали, что настанет день, когда нам придется попрощаться с ней. Ведь так происходит со всеми нами, правда? Но в нашей стране смерть застает всех врасплох. Просто удивительно, как мы слышим друг друга на фоне того шума, который производят несколько миллионов людей, со свистом проносясь мимо кладбищ. Мы преклоняемся перед красотой и молодостью не во имя красоты и молодости как таковых, а потому, что старательно убеждаем себя в том, что молодые и красивые никогда не умрут. Мы хватаемся то за одну панацею, то за другую, потому что верим: вот сжуем столько-то батончиков пророщенного зерна — и будем жить вечно, но только если, конечно, запьем их правильной, стопроцентно природной родниковой водой, стоя при этом на Священном Топчаке. Мое поколение не зря прозвали бэби-бумерами: когда нам приходится сталкиваться с неизбежным, мы ведем себя как дети. Вот закроем глаза, зажмем ладошками уши, спрячемся под одеяло — и Смерть нас не найдет.