Робин Хобб - Безумный корабль

Уинтроу покосился на Кеннита… «До чего точный расчет», – сказал он себе. Отсюда, издали, она отлично видела, как разворачивается волнующее действо битвы, но была избавлена от ее ужаса. Кровь не забрызгивала ее палубы, и ветер относил прочь дым и крики раненых и умирающих… Между тем пираты неотвратимо распространялись по палубе еще оборонявшегося корабля. Неужели Кеннит пытался постепенно приучить Проказницу к насилию? Уинтроу прокашлялся, обретая голос.

– Там люди умирают, – заметил он вслух. – Человеческие жизни обрываются среди крови и ужаса…

Проказница бросила на него быстрый взгляд – и вернулась к созерцанию битвы. Вместо нее Уинтроу ответил Кеннит.

– Они сами напросились, – сказал капитан. – Кто, спрашивается, тянул их за язык? Знали ведь: может случиться и так, что им не повезет. И я говорю не о моих храбрецах, охотно бросающихся в сражение. Команда «Заплатки» отлично знала, что на них могут напасть. Да что там знала – они сами все к тому сделали! Кто хвастался, будто якобы готов отбить любое нападение? И они в самом деле были неплохо снабжены кожаными доспехами, луками и мечами! Стали бы они держать такой запас на борту, если бы не имели в виду пустить оружие в ход? – И Кеннит расхохотался, а потом сам себе ответил: – Никак нет! То, что ты видишь перед собой, – ни в коем случае не бойня беззащитных овечек. Это состязание воль! Можно даже так сказать: вещественное выражение извечного противостояния праведности с несправедливостью…

– Но люди же умирают, – упрямо повторил Уинтроу. Он попытался произнести это со всей убедительностью, но мало что получилось. Ибо его собственная убежденность давала слабину перед логикой пирата.

– Люди только и делают, что умирают, – согласно кивнул Кеннит. – Даже мы с тобой, стоя здесь, на палубе, неумолимо движемся к смерти, увядая, точно мимолетные летние цветы. Проказница переживет всех нас, Уинтроу… И потом, что такого уж скверного в смерти? Она и сама вобрала несколько смертей, не так ли, и именно они сделали возможным ее пробуждение. Сам подумай, Уинтроу. Что она в действительности каждый день наблюдает? Наши жизни или нашу постепенную смерть? Можно и так сказать, а можно и этак. Да, конечно, есть такая штука: насилие, боль… Куда ж тут деваться. Эти качества присущи всем живым существам, и сами по себе они вовсе не зло. Насилие наводнения исторгает дерево, росшее на речном берегу, но плодоносный ил и животворная вода того же наводнения платят сторицей за отнятую жизнь. Мы – воины, бьющиеся за правое дело: моя красавица и я сам. Если мы намерены уничтожить зло, это следует сделать быстро, невзирая на боль…

Его негромкий голос был богат басовитыми оттенками, подобно отдаленному грому, и точно так же будоражил. Умом Уинтроу понимал: где-то в этих безупречных вроде бы рассуждениях есть позабытые ниточки, и, случись ему отыскать хоть одну, он мог бы свести на нет все умозаключения Кеннита. И мальчик решил прибегнуть к строке, вычитанной некогда в книге:

– «Одно из различий между злом и добром состоит в том, что добро может выносить присутствие зла, но при этом преобладать. Зло же, напротив, всегда бесповоротно побеждается добром…»

Кеннит снисходительно улыбнулся и покачал головой.

– Уинтроу, Уинтроу! Да подумай же сам, что ты несешь. Какое такое недоношенное добро станет выносить присутствие зла и позволит ему дальше творить свое темное дело? Только такое добро, которое готово на уступки ради своего собственного благополучия, а значит, постепенно перерождается, превращаясь в самодовольство, на все взирающее сквозь пальцы… По-твоему, мы должны отвернуться от скопища несчастий в трюме этого корабля, сказав себе: «Ладно, все мы тут – свободные люди, мы можем сделать то-то и то-то, а дальше пускай они сами о себе позаботятся?…» Тебя что, в твоем монастыре научили таким рассуждениям?

– Да я же совсем не о том! – возмутился Уинтроу. – Добро терпит зло, как прочный камень терпит дождь. Оно не мирится с ним, оно просто…

– Дело, похоже, сделано, – спокойно перебил Кеннит.

Через борт «Заплатки» в воду сыпались тела. Им навстречу из пучины не поднялось ни одного змея. Корабль капитана Эвери всегда бы опрятен и быстр, то есть внимания чудищ отнюдь не притягивал. Флаг «Заплатки» уже был сорван, и ему на замену поднялся красно-черный флаг Ворона. С трюмных люков уже сбивали замки, на палубу понемногу выбирались рабы… Кеннит оглянулся через плечо:

– Этта! Распорядись, чтобы шлюпку спустили. Хочу сам поехать и удостовериться, что за добыча нам подвернулась! – И повернулся к Уинтроу: – Не хочешь прогуляться со мной, паренек? Быть может, ты что-то поймешь, когда увидишь благодарность спасенных. Глядишь, и переменишь свое мнение о нашем промысле!

Уинтроу медленно покачал головой.

Кеннит рассмеялся. И произнес совсем другим голосом:

– Тем не менее ты поедешь со мной, так что давай шевелись, не спи на ходу. Хочешь ты или нет, но этот урок я тебе преподам!

Про себя Уинтроу крепко подозревал: в действительности пират попросту не хотел дать ему возможность переговорить с Проказницей наедине обо всем, чему они только что стали свидетелями. Пусть она лучше размышляет над тем, что сказал по поводу захвата «Заплатки» он сам. Уинтроу стиснул зубы, но повиновался приказу. Он знал, что способен выдержать это…

К его немалому изумлению, Кеннит приобнял его за плечи. И даже оперся на него при ходьбе. И проговорил вполне дружелюбно:

– Учись красиво проигрывать, Уинтроу. Ибо на самом деле ты не проигрываешь. То, что я намерен тебе преподать, лишь обогатит тебя…-И на устах Кеннита возникла довольно странная усмешка, когда он добавил: – А я еще очень многое собираюсь тебе преподать…

Чуть позже, уже сидя с ним в шлюпке, увлекаемой ударами весел по направлению к «Заплатке», Кеннит наклонился к самому уху Уинтроу:

– Мальчик мой, ты сравнивал добро с камнем, спокойно терпящим дождь. Но учти: капля точит камень, а дождь – и подавно. И никакого стыда для камня в том нет.

Он похлопал Уинтроу по плечу и выпрямился на своей банке. Сияя от удовольствия, смотрел он на взятую добычу, покачивавшуюся на искристой поверхности воды.

Альтия спешила через леса, куда выходила тыльная сторона ее дома, чтобы затем спуститься по скалам, и все это время порывистый ветер доносил до нее разрозненные звуки свирели. Они с Брэшеном и Янтарь сговорились встретиться в полдень возле «Совершенного», вытащенного на сушу. Вот тогда-то все вместе они и сообщат ему новости. Беспокойство ощущалось как тяжелый ком в животе, мешавший дышать: как-то примет их слова Совершенный?… Она снова прислушалась к звукам свирели. Нет, это была не вполне музыка. Кто-то словно бы пробовал, получится ли что. Может, ребенок заигрался на берегу?