Робин Хобб - Безумный корабль

– Но кто… Не хочешь же ты сказать, что на борту не будет никого из моей семьи? – Он, похоже, не верил своим ушам. – Ни один живой корабль не ходит в море без родственника!

Брэшен прочистил горло:

– С тобой буду я, Совершенный. После всех тех лет, что мы знаем друг друга, ты мне в большей степени родственник, чем кто-либо другой. Ну как, сгожусь я тебе?

– Нет, нет, Брэшен. Нет. – Голос корабля задрожал. – Ты мне нравишься, уж что говорить, но ты не Ладлак. Ты мой друг, но не родич. Я не могу пойти в море без родственника! – И он затряс головой, словно для того, чтобы придать веса словам. – Они не допустят, чтобы со мной такое случилось. Это будет вроде того, как будто они насовсем от меня отказались, потому что от меня никогда, никогда никакого толку не будет. Нет! – Он двумя руками вцепился в свою свирель. Его руки дрожали. – Нет!…

Мать Альтии и Эмис Ладлак остановились в отдалении. Эмис смотрела на «Совершенного». Она сложила руки на груди, ее губы сжались в одну прямую линию. Альтия читала на ее лице отторжение и неприятие. Как хорошо, что слепой корабль не мог этого видеть… Давад, отставший от женщин, пыхтел, стараясь догнать их.

– Совершенный, – успокаивающим тоном проговорила она. – Пожалуйста, послушай меня. На твою палубу вот уже много лет не поднимался ни один Ладлак. Ты был совсем один, если не считать нас. И все же ты выжил. Я думаю, ты отличаешься от большинства живых кораблей. Мне кажется, ты осознаешь свою самость даже помимо своей семьи. Ты научился быть… независимым.

– Я выжил только потому, что не мог умереть! – взревел он неожиданно. И замахнулся свирелью, словно собираясь запустить ею в нее. Но потом, совершив настоящий подвиг самообладания, медленно отвел руку за плечо и бережно опустил драгоценный инструмент на наклонную переднюю палубу. И вновь обернулся к ней, тяжело дыша, с раздувающимися ноздрями. – Вся моя жизнь – боль. Альтия! Качание над бездной безумия! Думаешь, я сам этого не понимаю? А выучился я… чему я выучился? Да ничему! Только тому, что я должен продолжать. Вот я и продолжаю. У меня внутри пустота, которую ничем не заполнить. Она медленно пожирает меня, мгновение за мгновением, день за днем. Такое чувство, что я уменьшаюсь, но никак не могу прекратиться! – И он вдруг дико расхохотался. – Говоришь, во мне живет личность, не зависимая от семьи? О да, именно так. У этой личности есть когти и зубы, она столь полна боли и ярости, что я разнес бы на осколки весь этот мир, только чтобы наконец все прекратилось!

Это он снова проревел в полный голос. А потом вдруг широко развел руки и откинул голову. И издал долгий, пронзительный крик, нечеловеческий в своей мощи и невероятно печальный. Альтия невольно зажала уши ладонями…

Однако от нее не укрылось, что Эмис Ладлак повернулась и побежала прочь. Мать Альтии оглянулась на спутницу и устремилась в погоню. Альтия видела, как Роника настигла Эмис и ухватила ее за руку, как остановила ее и заставила повернуться. Альтия догадывалась, что Роника ей выговаривала, но не слышала слов. Давад как раз подоспел к ним и восстанавливал мир, попутно утирая шелковым платочком залитое потом лицо. Альтия поняла, что произошло. Эмис Ладлак передумала. Вне всяких сомнений – передумала. А значит, прости-прощай последний шанс вернуть Проказницу. Ее отчаяние было бы несколько меньшим, если бы Совершенный одержал верх. Но и в это поверить она не могла. Итак, Ладлаки не продадут Совершенного, но и плавать на нем сами не будут. И будет он торчать на берегу рядом с Удачным, с каждым годом старея и свихиваясь все больше…

«Может, и со мной то же будет», – подумала Альтия.

Янтарь между тем стояла в опасной близости от Совершенного. Она держала ладонь прижатой к его корпусу и что-то тихо говорила ему. Он не обращал на нее никакого внимания. Он зарылся косматой головой в ладони – и плакал, вздрагивая всем телом, словно жестоко обиженное дитя. Клеф и тот подобрался поближе, тараща глаза на охваченный горем корабль. Мальчишка прикусил зубами нижнюю губу, сжал кулаки.

– Совершенный! – крикнула Эмис Ладлак.

Он оторвал от ладоней искалеченное лицо и незряче повел головой.

– Кто здесь? – спросил он с лихорадочным беспокойством. И потер руками щеки, словно пытаясь скрыть слезы, так и не выкатившиеся из отсутствующих глаз. Видно было, что он совсем не хотел показывать свое состояние незнакомцам.

– Эмис Ладлак, – довольно-таки пугливо ответила женщина. Ее седеющие волосы выбились из-под летней шляпки, шаль развевалась по ветру. Назвавшись, она ничего более не прибавила, ожидая, как он воспримет ее присутствие.

Корабль выглядел ошарашенным. Он дважды открывал и закрывал рот, не находя слов.

– Зачем ты пришла сюда? – спросил он наконец. Спросил очень сдержанно, и его голос из мальчишеского вновь стал мужским. Он вздохнул, прогоняя с лица выражение беспросветного отчаяния. – Зачем после стольких лет ты пришла со мной говорить?

Альтии показалось, что его сдержанность поразила ее больше, чем если бы он на нее заорал. Во всяком случае, Эмис тоже некоторое время не находила слов.

– Они уже сказали тебе, ведь так? – неловко выговорила она затем.

– Сказали о чем? – спросил он безжалостно. Женщина выпрямилась:

– О том, что я тебя продала.

– Ты не можешь продать меня. Я член твоей семьи. Могла бы ты продать собственную дочь? Или сына?

Эмис Ладлак покачала головой.

– Нет, – прошептала она. – Не могла бы. Потому что я люблю их, и они любят меня. – И она подняла глаза на искалеченный корабль. – А вот о тебе этого не скажешь, Совершенный. – Ее голос сделался пронзительным. – Сколько помню себя, ты всегда был настоящим проклятием моего рода. Когда ты ушел в свое последнее плавание, я еще не успела родиться. Но я выросла, каждый день видя горе моих матери и бабушки, оплакивавших потерю близких. Ты затерялся в море, и вместе с тобой пропали мужчины нашей семьи, и мы никогда их больше не видели. Почему? За что ты нас так наказал? Вероятно, за то, что мы были твоими родственниками? Лучше бы ты и сам не вернулся! Мы, по крайней мере, могли бы гадать! Мы думали бы, что вы либо погибли все вместе, либо остались в живых и живете где-то, вот только вернуться не можете… А ты вместо этого прибыл назад, доказав нам тем самым, что снова убил!… Снова уничтожил мужчин из семьи, которая тебя создала, и оставил женщин горевать!… И вот уже тридцать лет ты торчишь здесь на берегу, живое несчастье моей семьи, символ нашей вины и позора. Тебя видит всякий корабль, что заходит в гавань или выходит. И сколько людей в Удачном, столько и мнений о том, почему ты с нами так обошелся!… Большинство, конечно, во всем винит нас самих. Нас называют слишком алчными, бесшабашными, себялюбивыми и бессердечными. Говорят даже, мы вполне заслужили все, что с нами произошло. И, пока ты будешь здесь оставаться, мы не сможем ни забыть, ни простить себя. Гораздо лучше будет, если ты отсюда исчезнешь. Эти люди хотят тебя забрать, а мы еще больше хотим избавиться от тебя!