Робин Хобб - Безумный корабль

– Нет, спасибо. Вот выспаться как следует – это мне точно необходимо… Хотя спасибо за предложение. От меня вроде ведь пока не воняет?…

И, только выговорив эти непрошеные слова, она задумалась о том, как он может их воспринять.

В каюте вправду стеной встало молчание. Незримая граница оказалась нарушена.

– И никогда не воняло, – проговорил он тихо. – Я тогда был просто рассержен… и очень обижен. – Он стоял по-прежнему отвернувшись, но она увидела в зеркале, как он передернул плечами. – Я, понимаешь, думал, будто между нами что-то есть… Что-то такое, что…

– Пусть лучше будет так, как сейчас, – быстро вставила Альтия.

– Несомненно, – отозвался он сухо.

И опять воцарилось молчание. Альтия посмотрела на свои несчастные руки. Все костяшки распухли. Когда она попыталась сжать правую руку в кулак, ей показалось, что в суставах было полно песка. И тем не менее все двигалось. Она спросила, чтобы только не молчать:

– Если можешь двигать пальцами, это значит, ничего не сломано, так ведь?

– Это значит, что кости могли остаться целыми, – поправил Брэшен. – Дай я посмотрю.

Отлично зная, что опять совершает ошибку, она повернулась и протянула ему руки. Он подошел и взял обе ее руки в свои. Стал двигать, сгибать ее пальцы и ощупывать каждую косточку внутри кистей. Он покачал головой, разглядев, в каком состоянии разбитые костяшки, и вздрогнул, увидев отметины зубов на запястье. Потом выпустил одну ее руку, взял под подбородок, заставил поднять голову и стал внимательно рассматривать лицо. Альтия в свой черед рассматривала Брэшена. У него были пузыри даже на веках, но глаза остались ясными – яд их не коснулся. Она, впрочем, понимала, что зрение он сохранил чудом. А в распахнутом вороте рубашки виднелись вздувшиеся рубцы на груди.

– Жить будешь, – сказал он ей. Наклонил голову и кивнул: – Однако и крутая ты девка…

Она вдруг припомнила:

– А ведь ты мне, похоже, жизнь спас, когда отвлек змея веслом…

– Ага. Уж до чего я страшный, когда веслом размахивать начинаю…-Он по-прежнему не выпускал ее руку. А потом без лишних слов потянул Альтию к себе. Наклонился поцеловать ее, и она не отстранилась, а, наоборот, запрокинула голову ему навстречу. Его губы очень нежно накрыли ее рот… Альтия закрыла глаза и послала к шутам собачьим всю житейскую мудрость. Ей вообще не хотелось думать сейчас…

Прервав поцелуй, Брэшен притянул ее еще ближе, но обнимать не стал. Лишь опустил подбородок ей на макушку и чуть-чуть задержал.

– Да, ты права… Я знаю, ты права… проговорил он хрипло. И тяжело вздохнул. – Вот только мне от этого почему-то не легче…

И выпустил ее руку.

Она так и не придумала, что ответить ему. Ей тоже было непросто, но сказать ему об этом – значило сделать все стократ трудней для них обоих. Как он назвал ее? Крутой девкой?… Она доказала это, направившись к двери.

– Спасибо, – сказала она негромко.

Брэшен ничего не ответил. Альтия вышла.

Клеф по-прежнему торчал в коридоре. Он стоял у стены, постукивая по ней босой пяткой и покусывая нижнюю губу. Юнга бездельничал, и Альтия нахмурилась.

– Поглядывать нехорошо, – сурово сообщила она ему, проходя мимо.

– А капитана целовать хорошо? – отвечал он нахально. Ухмыльнулся и – только сверкнули пятки грязные – стремительно испарился.

Не нравится мне это…

Проказница говорила тихо, но он услышал ее не просто ушами – всем телом.

Уинтроу лежал на носовой палубе, растянувшись на животе, и грелся на утреннем солнышке. Ночь простояла удушливая и сырая, так что он избавился от одеяла, но рубашку держал намотанной на голову. Теплые солнечные лучи облегчили боль в руке, но яркий свет причинил головную боль, от которой он и проснулся. Что ж… Все равно ему надо было вскоре вставать. Хотя он не отказался бы полежать еще, просто полежать неподвижно…

Уинтроу чувствовал себя слабаком: все остальные, похоже, давно оправились от ран, полученных в Делипае, и только его все мучили последствия каких-то двух ударов дубинкой. Он старательно гнал от себя мысль, что его ушибы так болели из-за того, что он убил человека, их причинившего. «Суеверие, – говорил он себе. – Глупое суеверие…»

Он перекатился на спину. Свет бил в глаза даже сквозь рубашку, не говоря уже о закрытых веках. Ему даже показалось, будто световые пятна складывались в узоры, в какие-то силуэты. Он плотнее сжал веки, и зеленые искры помчались сквозь красное, как стремительные морские змеи… Расслабил веки – и картина стала бледнее, приняв форму расходящихся лучей…

Каждый новый день откраивал еще немножко от жаркого разгара лета – год неудержимо катился к осени. Прошли считанные месяцы, а сколько всего успело случиться!… Когда они покидали Делипай, из пепла уже поднялось с полдюжины строений, сколоченных из старого и вновь добытого дерева. Встала деревянная башня высотой с корабельную мачту, и на ней дежурили часовые. Кругом нее медленно росли слои каменной кладки… А народ там называл Кеннита королем. И это был не просто титул, но еще и любовное прозвище. «Короля спросите!» – в случае чего советовали люди друг другу. И кивали на рослого мужчину на деревянной ноге, у которого вечно торчали из-под мышки свернутые чертежи. И последнее, что видели моряки с палубы уходившей «Проказницы», – это флаг Ворона, гордо реявший на установленном на верху башни флагштоке. На полотнище, чуть ниже распростертых крыльев и хищного клюва, была вышита надпись: ЗДЕСЬ ОСТАЕМСЯ!

Теперь «Проказница» стояла на якорях – на обоих, носовом и кормовом, в Обманной бухте острова Других. Было время прилива. Кеннит говорил, другой сколько-нибудь безопасной стоянки на острове не было. Когда же прилив достигнет высшей точки, Кеннит и Уинтроу покинут корабль и отправятся в шлюпке на берег. Они пойдут искать оракула. Кеннит настоял на том, чтобы Уинтроу непременно прошелся по Берегу Сокровищ…

Мористее в плывущих клочьях тумана едва виднелся силуэт «Мариетты». Там она будет находиться все время, наблюдая за происходящим, и приблизится, только если понадобится подмога.

Погода стояла очень странная, что внушало людям беспокойство. Смотреть отсюда в морскую даль было все равно что из другого мира. «Мариетта» то показывалась из тумана, то снова скрывалась, а здесь, в бухте, стоял солнечный штиль. И царила такая тишина, что Уинтроу чуть заново не уснул.

– Не нравится мне здесь, – настойчиво повторил корабль.

Уинтроу вздохнул.

– И мне тоже, – ответил он Проказнице. – Другие люди только и гоняются за всякими знамениями и предсказаниями, а я их, наоборот, всегда боялся. Помнится, в монастыре некоторые послушники развлекались с кристаллами и семенами – метали их, а потом истолковывали, что получалось… Жрецы это, так скажем, терпели. Одних забавляли гадания, и они говорили, что, мол, повзрослеют – сами поймут. Один как-то заметил, что, мол, лучше бы мы в ножички игрались… И мое внутреннее чувство заставило меня с ним согласиться. Мы все время стоим на краю будущего; чего ради пытаться заглядывать через порог?… Я верю, что есть истинные предсказатели, умеющие заглядывать вперед и провидеть предначертанные нам пути. Но я думаю также, что есть и некая опасность в том, чтобы…