Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)

А теперь тощая синяя змея беспомощно барахталась на мелководье, которое даже не позволяло ей плыть.

Тинталье пришлось описать не один круг в поисках достаточно глубокой заводи, куда она смогла безбоязненно опуститься. Сложив крылья, она двинулась дальше вброд, торопясь на помощь застрявшему сородичу. Несчастной змее в самом деле приходилось тяжко. Похоже, она торчала здесь уже не первые сутки. Солнце успело опалить ее спину, камни изорвали бока, содрав чешую, и жгучая вода разъедала тело. Тинталья даже не взялась бы с первого взгляда определить, змея то была или змей.

Примерно так выглядит лосось после нереста, лишенный сил и умирающий на мелководье.

– Добро пожаловать домой, – пробормотала Тинталья, впрочем без горечи или насмешки. Страдалец вытаращил на нее глаза… и неожиданно забился с удвоенной силой, стремясь вырваться из ловушки. Тинталья изумленно сообразила, что он пытался спастись от нее! Но паника, охватившая бедолагу, никакому сомнению не подлежала. Как и то, что его, пожалуй, уже поздно было спасать.

– Тихо, тихо, малыш, – снова заговорила Тинталья. – Я тебя не обижу. Наоборот, помогу, если сумею. Дай я вытолкну тебя туда, где поглубже. Тебе шкурку нужно смочить.

Она говорила тихо и ласково, и змей постепенно затих, но не потому, что успокоился, – он попросту выдохся. Его взгляд по-прежнему метался туда и сюда, ища выхода. Вот только изнуренное тело больше не слушалось.

– Я пришла, чтобы приветствовать тебя и отвести домой, – сказала Тинталья. – Ты можешь говорить? Ты понимаешь меня?

Змей высунул голову из воды. И даже попытался поставить гриву торчком, но яда не выдавилось ни капли.

– Уйди! – прошипел он. И пригрозил: – Убью!

– Что ты несешь! Я же помочь тебе хочу. Ну, помнишь? Когда змеи поднимаются по реке, чтобы выстроить коконы, драконы встречают вас и всячески помогают. Вот я и хочу показать тебе самую лучшую залежь песка и поделиться слюной, чтобы к тебе перешла вся память нашего племени. Не бойся меня, малыш! Еще не поздно, хотя и наступает зима. Я буду стоять на страже, пока не наступит тепло. А потом разгребу грязь и палые листья, и солнце коснется тебя, и кокон растает. Ты станешь могучим и прекрасным драконом. Повелителем Трех Стихий. Я обещаю тебе, что так и случится!

Змей прикрыл глаза веками, потом опять уставился на нее. Недоверие боролось в нем с отчаянием. Он взмолился:

– Вода… где поглубже…

– Сейчас, – кивнула она. И вскинула голову, чтобы оглядеться. Увы… Глубокой воды нигде поблизости не было видно, разве что если стащить бедолагу ниже по течению. Но там он не найдет ни пищи, ни места, чтобы свить кокон. Город Трехог стоял возле первого из таких мест, но ту отмель давно поглотила разлившаяся река. Была и еще одна, причем неподалеку. Однако река изменила русло, и там, где когда-то простирались дивные поля тонкой, черной с серебром грязи, теперь была голая каменная мель. Как же устроить, чтобы вода, песок памяти и змей собрались в одном месте и несчастный сородич сумел-таки соединить песок со слюной, облепляя себя панцирем преображения?

Израненный змей вновь поднял голову и из последних сил затрубил, а вернее, заплакал. У Тинтальи не было сил просто смотреть, хотелось немедленно что-то делать, предпринимать. Да, она без малейшего усилия несла сразу двоих двуногих, но сородич был почти одного с нею веса. Когда она попыталась ухватить его лапами и перетащить в более глубокий речной рукав под берегом, ее когти прочертили по разодранным бокам и погрузились в нежную плоть. Бедный змей закричал от боли и забился, едва не сшибив Тинталью судорожным ударом хвоста. Она еле устояла, вовремя опустившись на четвереньки. И вот тут ей попалось под лапу на речном дне нечто твердое, гладкое, округлое. Оно перевернулось и треснуло под весом драконицы. Что такое? Внезапное предчувствие заставило Тинталью зацепить предмет когтями и вытащить на поверхность.

Это оказался череп. Череп морской змеи. Разъедающие воды реки превратили крепкую кость почти в труху, которая немедленно рассыпалась у нее в лапах. Драконица обшарила ближнюю отмель, уже зная, что именно найдет. И самые худшие ее ожидания немедленно оправдались. Ей попались три крупных позвонка, еще державшиеся вместе. А вот еще один череп. Ребра, нижняя челюсть… Все в самых разных стадиях разложения, иные кости – с сохранившимися суставами, в лохмотьях свисающих сухожилий, другие – отполированные водой добела, третьи – проеденные насквозь.

Итак, здесь лежали кости ее народа. Кости тех, кто сумел вспомнить достаточно для того, чтобы отыскать дорогу к полям преображения… достаточно, чтобы натолкнуться на непреодолимое препятствие – и погибнуть.

Так же как у нее на глазах погибал этот синий.

Он теперь лежал на боку, подрагивая и задыхаясь от боли. Его грива произвела-таки последнюю толику яда, и этот яд тек несчастному прямо в глаза. Тинталья подошла к змею и молча посмотрела на него, не зная, что делать. Тот ненадолго опустил веки и выдохнул одно-единственное слово:

– Пожалуйста…

Тинталья откинула голову и огласила окрестности душераздирающим ревом, давая волю накопившейся ярости и отчаянию. Когда же багровая пелена затопила ее мозг – она исполнила просьбу сородича. Могучие челюсти сомкнулись на его шее, чуть ниже сочащейся ядами гривы. Одно движение – и хребет несчастного был сломан. По длинному телу прошла судорога, кончик хвоста еще раз вспенил воду. Тинталья стояла и смотрела, как умирал синий, как тускнели его глаза, как непроизвольно двигались челюсти. Потом он затих.

Она еще чувствовала во рту вкус его крови. Едкий, горький, мучительный. Слабые, размытые яды змея обжигали язык, повествуя о его жизни. На некоторое мгновение Тинталья стала им – и содрогнулась от изнеможения и муки. А всего пуще – от непонимания, что же происходит. Ее сознание тотчас возобладало, но ощущение жизни, потраченной абсолютно впустую, бесцельно, – это ощущение попросту потрясало. Сколько раз врожденная память побуждала синего пускаться в путь, ища дорогу к преображению? Сколько раз он покидал богатые кормовища южных вод и устремлялся на север?

И все – зря.

Тинталья склонилась над почившим собратом и стала утолять голод его плотью. Воспоминания, нажитые синим, при этом сливались с ее собственными, и все приобретало окончательную ясность. Да. Если бы в мире все шло обычным порядком и у Тинтальи появился самец, эти воспоминания перешли бы по наследству к ее детям и ничто, даже столь бездарно прожитая жизнь, не пропало бы втуне. Вот тогда смерть синего не оказалась бы напрасна. Ибо теперь Тинталья видела и помнила все, что видел и запомнил он сам. Она сопровождала его в каждой очередной бесплодной попытке совершить закукливание и преобразиться. Она наблюдала – изнутри, но в то же время извне, – как раз от разу его разочарование все более сменялось замешательством, а позже – тупым упрямством создания, почти потерявшего разум.