Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)

Лоп был, мягко говоря, простаком. Едва дело касалось принятия даже самых простых решений, особенно при бедственных обстоятельствах, – и он самым жалким образом терялся. Но дай ему однообразную и нескончаемую работу, пусть сколь угодно тяжелую, – и тут-то неутомимому Лопу не было равных.

Йек была ему полной противоположностью. Быстрая, сметливая, она обожала риск и новизну, монотонная же работа ей быстро надоедала, и она начинала работать шаляй-валяй.

Ну и так далее.

Альтия втайне гордилась, что в точности знает, кого из своих людей к какой работе приставить, чтобы комар носа не подточил. В самом деле, вот уже целых два дня она никого ни разу не выругала. Это ли не свидетельство?

Короче, Брэшену было решительно нечего делать на палубе во время ее вахты; капитан мог спать, как все нормальные люди. Альтия еще поняла бы (и простила) его внезапное появление при бушующем шторме, когда работа сделалась бы авральной, а положение – угрожающим. Сейчас погода стояла, прямо скажем, поганая, но особыми опасностями не чреватая. Так с какой стати?

Брэшен дважды попался ей навстречу во время обхода палуб. В первый раз он посмотрел ей в глаза и кивнул:

– Доброй ночи.

Она мрачно-серьезно ответила на приветствие капитана и продолжала заниматься своими делами, отметив тем не менее, что он направлялся в сторону бака, и даже хмыкнув про себя: а что, если Йек была права и он шел… как она выразилась? – пялиться? таращиться? лупить на нее глаза?

Когда они с Брэшеном столкнулись вдругорядь, капитан изволил смутиться. Остановился против нее и сделал какое-то совершенно лишнее замечание насчет непогоды. Альтия согласилась, что ночка вполне парашная, и хотела пройти мимо.

– Альтия, – придержал он ее.

Она обернулась и ответила, как следовало:

– Да, кэп?

И поняла, какой именно взгляд имела в виду Йек, когда говорила «пялиться» и «таращиться». Корабельный фонарь бросал на лицо Брэшена густые тени и яркий свет. Вот капитан моргнул, стряхивая с ресниц холодные капли дождя… «Вот и мокни, – позлорадствовала она про себя. – Поделом. Нехрен было на палубу без надобности выходить…»

Он судорожно придумывал благовидный предлог продолжить вроде бы начатый разговор.

– Хочу сообщить тебе, – родил он наконец, – что по окончании этой вахты мною будет снят запрет на разговоры с носовым изваянием. – И, вздохнув, пояснил: – Похоже, наложенное взыскание на него особого впечатления не произвело. Я даже подумал, не сделает ли вынужденное уединение его еще более вредным. Поэтому решил отменить свой запрет.

Альтия кивнула:

– Так точно, кэп. Я понимаю.

Он помедлил, видимо ожидая, что она ему еще что-нибудь скажет. Однако второму помощнику определенно не пристало разражаться речами по поводу распоряжения капитана. Приказ есть приказ; ее дело – добиться, чтобы он был выполнен. И Альтия почтительно молчала, пока он не отпустил ее коротким кивком. Потом вернулась к своим обязанностям.

Значит, им будет снова позволено говорить с Совершенным. Альтия от этого известия не испытала ни особой радости, ни облегчения. Вот Янтарь, та, вероятно, сразу оживет. А то ведь ходит мрачней тучи с того самого времени, когда Совершенный убил захваченного пирата. Альтия говорила с ней о случившемся, и Янтарь во всем винила Лавоя, утверждая, что старпом намеренно распалил Совершенного и в итоге довел его до убийства. Крыть, по мнению Альтии, было нечем, но и согласиться с Янтарь она не могла, по крайней мере вслух, – мешало ее положение второго помощника. Поэтому она держала язык за зубами, и это еще больше расстраивало Янтарь.

Теперь Альтия гадала, что именно скажет корабельная плотничиха, когда в самый первый раз подойдет к Совершенному. Обратится к нему с упреками? Потребует объяснений? Трудно сказать. Альтия могла бы ответить с определенностью лишь за себя. Она собиралась поступить с нынешним деянием Совершенного так же, как и раньше со всеми прочими его прегрешениями, а именно – не обращать внимания. Она просто не будет заговаривать об этом с кораблем. Точно так же как никогда не заговаривала о том, как это он дважды переворачивался кверху дном, убивая свои команды. По мнению Альтии, некоторые поступки были слишком чудовищны, чтобы описывать их посредством слов. Да и смысла в том не было. Совершенный и так знал ее мнение о себе и своих художествах. Он ведь был живым кораблем старинной постройки, с весьма щедрым использованием диводрева. А значит, простое прикосновение почти ко всякой детали сейчас же доносило ему ее отвращение и ужас. И, что очень скверно, в ответ неизменно приходила волна пренебрежения и злобы. Корабль явно считал, что поступил правильно. И сердился на глупых людей, не желавших признавать его правоту.

Что ж, еще один пункт в длинном-предлинном списке необъяснимых тайн Совершенного. Альтия еще раз неспешно обошла палубы, но так и не обнаружила, к чему бы придраться. Пожалуй, она даже рада была бы обнаружить какое-нибудь мелкое упущение и самолично заняться его исправлением, но ничего так и не подвернулось. И ее мысли неудержимо откочевали к Проказнице.

День сменял день, и ее надежды снова обрести свой любимый корабль таяли, таяли… Боль разлуки сделалась болью давней раны, вроде бы затянувшейся, но на самом деле застарелой и неизлечимой. Потревожь эту рану (вот как она сейчас) – и будет примерно то же, как если пошатнуть пальцами больной зуб. Альтия нарочно принялась размышлять о своем корабле, намеренно рисуя будущее самыми черными красками, растравливая себе душу… просто чтобы убедиться – она была еще жива в ней, эта самая душа. «Если я верну себе корабль, – думалось ей, – все будет хорошо. И точка. Лишь бы ощутить ее палубу под ногами, и все прочие мои беды немедленно испарятся сами собой, как и не было их. И Брэшена я тотчас позабуду.»

Сегодня ей было очень трудно поверить, что это когда-нибудь произойдет.

Если то, что наговорил перед смертью парень, убитый Совершенным, было хоть отчасти правдиво, Кеннита вряд ли приведет в восторг предложение выкупа за корабль. Во всяком случае, скромным выкупом он не удовольствуется. Значит, остается уповать либо на силу, либо на хитрость. Что касается силы… Достаточно было вспомнить несравненную доблесть команды в схватке с пиратами, чтобы полностью на сей счет успокоиться.

Оставалась хитрость. Вот только… выдать себя, как предлагал Брэшен, за беглецов из Удачного, надумавших податься в пираты? По мнению Альтии, это был не боевой план, а фарс для ярмарочного балагана. Только кончиться мог не свистом разочарованной публики, а чем похуже. И Лавой, чего доброго, поведет свою роль так, что в итоге радоваться не придется. То-то ему и его татуированным головорезам так понравилась эта идея… Что, если он решит сделать еще один шаг – захватить «Совершенного» и в самом деле предаться пиратскому промыслу? И не только Лавой, но, пожалуй что, и все остальные. Команда-то была набрана из самого что ни есть портового отребья, не шибко дружившего с нравственностью, не говоря уже о законе. А корабль? В нем, как и во всем прочем, Альтия не была больше уверена. Испытание боем выявило стороны его характера, о которых она прежде и не подозревала.