Михаил Успенский - Там, где нас нет

"Раньше я жила темна, Холодна и голодна, А с тобой мы – ам да ам – Мир поделим пополам.

Что вверху и что внизу – Все сметелю, все сгрызу.

Что внутри и что вовне – Все съедобно, все по мне".

Бездна бездну обманула:

Между глаз ей звезданула, И осталася одна Бездна бедная без дна…

Любой бы догадался, кто таков этот певец, но только не Жихарь. Потому и спросил:

– Ты кто?

– Какое из моих имен ты хотел бы услышать? – Голос у бывшего пенька оказался низкий и раскатистый.

– Настоящее, – потребовал богатырь.

– Если, конечно, вы не стыдитесь его, сэр колдун, – добавил Принц.

– Все беды происходят из-за ложных имен, – заметил Лю. – И для того, чтобы изменить нравы, необходимо восстановить истинные имена…

– Напрасно избрал я на этот раз шкуру драбаданского шарлатана, – сказал хромой. – Хотелось бы предстать перед вами в подлинном виде, но, увы… Эти болваны, как всегда, все испортили и перепутали, а вы двинетесь дальше, навстречу своей бессмысленной судьбе…

Глаза у хромого были разные: один зеленый, а другой просто дырка.

– А ты нас, стало быть, остеречь захотел? – спросил Жихарь.

– Да нет же! – радостно вскричал хромой. – Я никогда не мешаю людям шагать навстречу гибели, наоборот, всеми силами рад способствовать этому…

– А расколдоваться сам не мог, – ухмыльнулся богатырь.

– Это пустяки. – Хромец махнул рукой, и Жихарь заметил, что пальцы у него коротенькие-коротенькие – меча не ухватят.

– Демоны и духи поднаторели в искусстве обмана, – сказал Бедный Монах. – Но настоящего знатока им не провести. В вас, почтенный, всякий узнает Хуньдуня – того самого, что в образе красного перца обольщает девушек в сумерках.

– Ну и как, получается? – оживился богатырь. Хромой только пожал плечами, а Лю Седьмой продолжал:

– В книге «Шэнь и Цзин», повествующей о чудесном и необычайном, про Хуньдуня говорится следующее: «Он похож на длинношерстую собаку с медвежьими лапами, но без когтей. У него есть глаза, но он не видит, ходить не умеет, есть уши, но он не слышит, зато чует приближение человека. В брюхе у него нет внутренностей, есть лишь прямая кишка, и вся пища проходит насквозь. На добродетельных он кидается, к злодеям льнет».

– Погоди, погоди, – сказал Жихарь. – Какая прямая кишка? Какая собака? Ты чего городишь? Человек как человек, хотя, конечно, плохой, надо бы его потрясти и расспросить…

– Руки коротки, – сказал хромой.

– А поглядим, – ответил Жихарь и протянул к хромому отнюдь не короткие свои десницу и шуйцу. Но до тощей кадыкастой шеи почему-то не достал, сделал шаг вперед – и опять не достал, хоть и не двигался с места расколдованный пенек.

Уже вплотную приблизился к нему Жихарь и только сейчас заметил, что богатырские его ладони растут почти что прямо из плеч, а куда делось все остальное – неведомо.

Больше всего на свете боялся Жихарь остаться калекой, поэтому отскочил на прежнее место и сразу же почувствовал, что руки вытянулись на положенную им длину. Он облегченно помахал возвращенными конечностями.

– С мечом произойдет то же самое, – предупредил хромой дернувшегося было Яр-Тура.

Яр-Тур смутился и сказал, что никогда не напал бы на безоружного.

– А пинка тебе дать – ноги коротки? – на всякий случай поинтересовался Жихарь. Хромой печально кивнул.

– Я берусь изгнать Хуньдуня после соответствующей трехдневной церемоний, – вызвался Лю Седьмой. – Но для этого нужно взять пластинку из красного агата, двести лян серебра, четырнадцать гонгов из чуской бронзы и барабан, на который натянута кожа старшего чиновника Палаты Принятия Мер и Весов…

– Сейчас! – пообещал Жихарь. – Сейчас побегу доставать тебе твой барабан…

– Да я и сам уйду, – сказал хромой. – Ваше общество мне быстро надоело. Но неужели никто из вас не попросит у меня хотя бы вечной молодости?

Лю Седьмой вежливо улыбнулся:

– Благодаря воздержанию и неустанным упражнениям провожаю вот уже семьсот двадцать первую осень…

– А я его, Бедного Монаха, еще мальцом на руках нянчил! – не растерялся Жихарь.

Яр-Тур заколебался, но богатырь его живо осадил:

– Народ не поймет! Чего это, скажут, наш король не стареет, не матереет?

Должно быть, упырь! Так вот, скажут, кто нашу кровушку-то пьет! И конец королевству!

И Принц не мог с ним не согласиться. Хромой вздохнул, повернулся спиной и зашагал прочь.

– Эй, что взамен-то попросишь?

Хромой не отвечал, только вроде бы стал меньше ростом. Но, приглядевшись, Жихарь понял, что фигура в черном плаще с каждым шагом все глубже уходит в землю, как в воду.

Когда же черный клобук окончательно скрылся в траве, богатырь сказал спутникам:

– Рты-то закройте – простудитесь, а я за вас отвечай. Больше о нем не вспоминаем и не говорим, а садимся в телегу и едем!

Перекусили, приложились к неубывающему жбану, набросали в телегу сосновых веток, сверху прикрыли мешками из-под овса. Будимир сел на торчащую оглоблю, ко второй оглобле Бедный Монах прицепил на диво звонкий колокольчик – и поехали.

Ехали без дороги, зато все быстрее и быстрее, ехали молчком, чтобы не остаться без языка на ухабах. Телега, ведомая ваджрой, сама правила и поворачивала. Скоро осталась позади поляна. Лес то густел, то редел, то совсем пропадал, а что в этом лесу делалось, разглядеть было нельзя – так быстро ехали.

Жихарь поднялся во весь рост и радостно заорал что-то бессмысленное, заглушая колокольчик.

Промелькнули какие-то развалины, из развалин поднялась потревоженная стая птиц. Потом пошли сжатые безлюдные поля, показались и домишки, но все они как бы отлетали, отворачивали в сторону. Ветер свистел и леденил головы.

Солнце уже снарядилось на закат, когда впереди показался город, обнесенный мощной крепостной стеной.

– Сейчас ворота вышибем, насквозь пройдем! – посулил Жихарь притихшим спутникам. Будимир не усидел на передовом месте, попросился на руки к Яр-Туру. Лю Седьмой прятался от ветра за спиной Принца. – Всех убью, один останусь! – криком предупреждал Жихарь горожан об их нелегкой судьбе.

Но город, что удивительно, шарахнулся куда-то вбок, хотя телега и не думала сворачивать. Стражники на стенах в ужасе попрятались за зубцами.

– Видали? – кричал Жихарь. – Видали, как постораниваются и дают нам дорогу другие народы и государства? Косятся, конечно, да постораниваются – жизнь каждому люба! И-эххх! – продолжал он. – Жаль, нет коней – я бы про них песню спел…

– В самом деле, сэр Джихар, мы довольно нелепо выглядим в незапряженной повозке и подобны теперь печальной памяти ментам…

– Если гордый – пешком ходи!

Сколько еще народов и государств посторонились – было уже не видно, так как наступила ночь. Жихарь не хотел передохнуть и голосом гнал телегу вперед и вперед.