Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

Улыбочка ехидная, как же иначе, вот щас либо грохнусь на пол и помру от кощунства, а если организмом покрепче, то с пеной у рта буду доказывать, что Господь — свят, что церковь — его детище, что у него нет других забот, как только говорить с народом через попов.

— Ну, — сказал я туповато, — дальше. Или это все?

Он всмотрелся так, словно не верил, что я все понял, а когда убедился, что мне как с гуся вода, вздрогнул, глаза расширились.

— Вам мало?

— Ну и что, — повторил я, — что с того? Да, церковь — инструментарий людей, а не Бога. И в то же время — это путь к Богу. Путь через раздувание в огонек той искры, что заложил Бог. Или эволюция, какая на хрен разница? В смысле какая разница, как назовем? Я не то что предполагаю, я даже уверен, что Бог совсем не то нам уготовил, что думаем сами, и даже совсем не то, о чем распинается церковь. Мало ли что она говорит… в данный исторический момент мракобесия. Говорить нужно то, к чему существо готово. Что может воспринять. Говорить как детям, что мечтают стать, глядя на отца, плотниками или сапожниками, а отец для них уже отковал мечи, а для девочек загодя шьют свадебные платья… но пока помалкивают. Девочки не знают, что такое месячный цикл, а мальчики не знают, что однажды наступит период половой зрелости и весь мир изменится.

Он слушал внимательно, очень серьезно. Мне показалось, что в глубоко запавших глазах мелькнуло такое же глубокое уважение.

— Очень мудро. Как вы можете быть рыцарем, сэр Ричард? Вы же понимаете, что человек — тупой и грязный скот. Даже в рыцарских схватках побеждает тот, у кого больше боевых приемов, в том числе и удары ниже пояса, удары в спину, удары по лежачему, по сдавшемуся… если это предпочтительнее, чем брать в плен. А такое почти неизвестное на Севере оружие, как грязный слушок? Оболгать, опорочить? Поставить противника в положение, когда вынужден постоянно оправдываться? Это пострашнее удара двуручным мечом!

Я невольно передернул плечами.

— Не спорю, рост грязных приемов находится в прямой зависимости от уровня цивилизации. Все понимаю. В рыцарском мире почти не понимают, что и это оружие. А если кто и пытается применить, того топят в нужнике общественного презрения… Но мне больше нравится мир, где правит слово чести, чем мир, заполненный адвокатами. Я верю в Бога, и, надеюсь, он верит в меня.

Он грустно улыбнулся, левая бровь вновь приподнялась, образовав острую арку, из-за чего лицо приняло совсем уж сатанинское выражение… если можно такое брякнуть в отношении Сатаны.

— Потому вы не утерпели и ввязались в нечто помимо турнира? Как говорится, к концу сказки добро победило разум?

— Догадываюсь, — сказал я осторожно, — что на Юге… не так. Полагаю, что там слово ничего не стоит, а в цене адвокаты… верно? Там нет таких понятий, как верность… хоть королю, хоть идеалам, хоть слову или женщине… а есть только личные интересы. Я не скажу, что у вас там одна мерзость, однако… я люблю и понимаю этот мир. И я верен слову, потому что здесь слово держат даже злодеи, я добровольно не выхожу за рамки правил и ограничений, потому что…

Я беспомощно умолк, слова не шли, забрался слишком в дебри этики, а я ведь из поколения, которому на все насрать, я сам высмеивал тех старых пердунов, что пытались с нами говорить вот таким языком, и сейчас застыл враскорячку с ногами на краях раздвигающейся в земле пропасти.

Он смотрел с сочувствием, как великий мудрец, все познавший и уже понявший, что все дерьмо, кроме пчел, да и пчелы вообше-то тоже, а я открывал и закрывал рот, как рыба на разделочном столе.

— Сегодня последний день турнира, — напомнил он. — Разыгрывается Золотой Шлем. Желаю удачи!

На этот раз на камне слегка завихрилась пыль, я даже успел заметить, как дрогнул воздух. Зайчик ударил в землю копытом, я вздохнул и пустил вскачь, но он понесся с холма таким неистовым аллюром, что я сразу начал придерживать, переводя на обычный галоп. У меня конь, просто крупный конь.

Он поможет, стучало в голове тягостное, завоевать Золотой Шлем. Я сам стремлюсь получить этот самый пропуск на Юг, в резиденцию самого императора, но уж очень не хочется получать его с помощью Сатаны… Однако и сам не вижу, как обойти, Золотой Шлем мне нужнее, чем любому из этих рыцарей…

С первого взгляда показалось, что опоздал: в правом загоне держатся слитно на рослых конях закованные в сталь рыцари, такой же примерно отряд в левом. Старые заборы убрали, теперь загоны впятеро шире с каждой из сторон, но рыцарей набито, как селедок в бочку. Я с ходу попытался определить, сколько же человек примет участие в схватке, мороз прошел по коже: что-то человек по семьдесят с каждой стороны.

Ворота закрыты как на турнирное поле, так и на сами Iices, нейтральную территорию, эдакое огороженное частоколом место, где должны находиться пленные и куда стараются ускользнуть раненые или изнуренные рыцари, пока их не захватили в плен. По теории, турнир — дружеская битва, но, судя по лицам собравшихся, уже пахнет близкой кровью.

Впереди отряда южан на огромном вороном коне герцог Валленштейн, весь в броне, только шлем на сгибе левой руки, тронутые сединой волосы искрятся под солнцем, взгляд суровых запавших глаз устремлен на сборный отряд северян, так их назвали в противовес южанам, хотя самих южан там не больше десятка.

Смолкали разговоры, даже толпа замерла, тишину нарушали только позвякивание удил да конское ржание. Боевые кони сами рвутся в бой, грызут удила, иные даже под тяжестью закованных в турнирные доспехи рыцарей легко поднимаются на дыбы и страшно храпят, раздувая ноздри и колотя копытами по воздуху.

Все в отряде южан, за исключением Валленштейна, опустили забрала, каждый шитом прикрывает грудь, копье у бедра. Кони защищены стальными доспехами, голова не только в металлическом шлеме с прорезями для глаз, на лбу торчит длинный шип, больше похожий на острый нож. Вообще кони для схватки в melee защищены доспехами так, что оставлен один-единственный участок, даже не участок, а крохотное отверстие в доспехах для пришпоривания.

И еще одно явное отличие южан от рыцарей из моего отряда — пышность. К герцогу Валленштейну поспешили примкнуть в первую очередь те, кто держит нос по ветру, кто всегда старается упасть по нужную сторону забора. В глазах рябит от развевающихся султанов из павлиньих хвостов на гребнях шлемов, у многих причудливые lambrequins, проще говоря — фестоны, кто-то прицепил на шлем позолоченные крылышки. Увидел я и знакомые по старинным картинкам рога на ведроподобных шлемах.

Почти у всех поверх панцирей роскошные камзолы, хотя в первую минуту схватки будут изрублены и порваны, у коней между ушами тоже торчат султаны из разноцветных перьев. Широкие поводья отделаны серебром и золотом, в то время как панцири моих рыцарей ничем не прикрыты, кони без украшений, а шлемы без султанов.