Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

Обычно вслед за этим о вытоптанную землю тяжело ударяется закованное в железо тело. Редко остается в неподвижности, оглушенное ударом. Чаще всего, перекувыркнувшись несколько раз, вскакивает на ноги в жажде отмщения, даже тщетно хватается за меч. Но это показуха, тем более что маршалы такого сразу же выводят с поля и показывают желтую карточку, в смысле напоминают о несовместимости подобного поведения с культом благородного рыцарства.

Наблюдая за полем, все же заметил, как среди знатных гостей появился, осмотрелся и тут же двинулся в нашу сторону этот маркграф, как его, ах да, Зингерлефт. Хорошее имя поганит, гад, мог бы назваться каким-нибудь Бартоломее или Петруччи. За маркграфом едва поспевает толстенький человечек, я узнал городского судью по золотой цепи на груди, очень уж неприметный человек, а следом в отдалении — трое из рыцарей-южан. Маркграф уже пьян, рожа раскраснелась, глаза блестят, словно накурился травки. Я чувствовал, как насторожились вокруг, сам ощутил приближение неприятностей. Даже не седалищным нервом, а как будто я весь стал этим местом: везде заныло и застонало. Мелькнула мысль, что хорошо бы вовсе пересесть на другую сторону трибун.

По-моему, не один я это ощутил: двое мужчин поднялись и как-то слишком поспешно попятились в разные стороны, а другие вертят головами, не понимая, почему это вдруг возникло такое желание.

Маркграф остановился напротив леди Сесиль. Судья и дружки-рыцари подошли и встали полукругом. Маркграф вытянул руку и указал пальцем наледи Сесиль.

— Вот, — сказал он громко. — Эта леди взяла у меня пять золотых монет, обещая оказать мне интимные услуги… однако обманула!

Наступило ошарашенное молчание. Все смотрели на рыцаря и его дружков обалдело, а те переглядывались, улыбались, словно отмочили невесть какую остроумную шуточку. Леди Сесиль покраснела, вскочила, глаза метнули молнию.

— Да как ты посмел, мерзавец?.. Судья, этот человек уже подходил ко мне с гнусными предложениями! Только за это его стоило бы повесить как последнего ублюдка прямо на воротах!

Судья выступил вперед, кашлянул, поклонился. Лицо очень смущенное, он развел руками, однако сказал достаточно твердо:

— Все это можно выяснить тут же. Если вы соблагоизволите открыть свою сумочку…

Она вспыхнула, рывком схватила сумку, протянула судье. Тот протестующе выставил руки.

— Нет-нет, открывайте сами. А то, знаете ли, пойдут слухи, что у меня слишком ловкие руки…

Она торопливо открыла, ахнула, всмотрелась, застыла. Все ощутили неладное, а маркграф подошел ближе, заглянул, сказал злорадно:

— Я узнал свой кошель! Там моя монограмма вышита золотом!..

Судья сказал мягко, однако очень настойчиво:

— Покажите нам, что у вас в сумке.

Леди Сесиль вскрикнула:

— Но этого… этого не было!.. Я не знаю, как это попало сюда!

На галерее переглядывались, перешептывались. Леди Сесиль, как завороженная, вытащила расшитый золотом мешочек, судья взял, развязал веревочку и высыпал монеты на ладонь.

— Ровно пять золотых, — сказал он опечаленно. — Леди Сесиль, с прискорбием вынужден…

Она вскрикнула:

— Вы с ума сошли?.. Я, урожденная Валевская, у нас владения богаче, чем у короля! Я на шпильки и запонки трачу в сто раз больше, чем в этом кошельке!!! Вы понимаете, что несете?

Судья сказал со вздохом:

— Леди Сесиль, закон есть закон. Вы обвиняетесь в воровстве… или, если хотите, в мошенничестве…

Она вскрикнула, перебив его звонким, как серебряная труба, голосом:

— Он лжет!.. Он лжет!.. Он нагло добивался меня весь день…

Маркграф громко захохотал:

— Пусть поразит меня Бог, если я солгал!

В толпе затихли, рыцарь говорит громко и уверенно, а леди Сесиль, напротив, выглядит напуганной, вся дрожит, в глазах слезы. Судья оглядел собравшихся, сказал зычным голосом:

— Готовы ли вы, сэр Зингерлефт, и леди Сесиль, предстать перед Божьим Судом?

Зингерлефт сказал громовым голосом:

— Готов!.. И я своим мечом немедленно докажу, что я прав. И что леди Сесиль взяла у меня деньги за интимные услуги!

Леди Сесиль произнесла дрожащим голосом:

— Пусть Господь будет мне заступником.

Судья поднялся на помост, все не отрывали взглядов, он вскинул длани и сказал громким, ясным голосом:

— Да укажет Господь, кто прав, а кто лжет. Итак, кто-то из собравшихся готов вступиться за честь леди Сесиль?

Люди в толпе угрюмо поглядывали друг на друга, опускали взоры. Рыцари тихонько отступили. Маркграф Зингерлефт огромен, закован в толстые, прекрасно подогнанные доспехи. Такие не прошибить простым мечом, да и не всякий топор пробьет такую сталь, а меч в руках маркграфа просто великанский, вертит же им с легкостью, словно сухую палку.

Судья повторил:

— Найдется ли здесь человек, готовый вступиться за честь леди Сесиль?

Рыцари угрюмо поглядывали на маркграфа, но отводили взгляды. Судья подозвал герольда:

— Ну-ка протруби погромче и объяви о Божьем Суде! Герольд лихо и с явным удовольствием продудел, опустил трубу и прокричал вызов, призывающий добровольца вступиться за честь леди Сесиль и скрестить мечи с маркграфом Зингерлефтом.

Никто не отозвался и на этот раз, Зингерлефт ухмылялся, леди Сесиль побледнела, служанка поддерживала ее, не давая рухнуть в обморок. Судья вздохнул, сказал опечаленно:

— Ну что ж, должен сказать, что…

Я сделал шаг вперед и сказал громко, злясь на самого себя:

— Не спешите. Всем же видно, что этот ублюдок подбросил ей свой кошелек! Но если такое очевидное надо доказывать, то придется мне этому выродку вбить лживые слова в глотку вместе с зубами.

Зингерлефт вытаращил глаза.

— Это что еще за деревенщина?

— Та, — ответил я, — что отправит тебя в ад.

Что я делаю, мелькнула мысль. Ведь это же прогресс, когда сильный подминает слабого, когда выживают более приспособленные. Слабые выпалываются, а я, дурак, все это понимая, вдруг ни с того ни с сего становлюсь на дороге прогресса… загораживая ему дорогу?

— Назовите свое имя, — потребовал Зингерлефт высокомерно.

— Ричард Длинные Руки, — назвался я. — Берусь доказать, что этот человек не смеет так обращаться с женщиной.

Из толпы кто-то воскликнул пораженно:

— Да ты хоть знаешь, кто это?

— Труп, — ответил я. — Это труп, если не откажется от своих обвинений.

Другой голос сказал предостерегающе:

— Парень, это же сам Зингерлефт фон Браун де Хельге…

Я отмахнулся.

— Скажи тому, кто будет писать табличку над его могилой. Я не забиваю голову именами трупов, оставленных на моем пути. Иначе измельтешатся всякие там мальчики кровавые и удавленные Дездемоны… Итак, сэр враль, у вас еще есть шанс взять свои слова взад и сохранить шкуру! Все-таки достойнее, когда ее дырявят на турнире.