Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — виконт

На той стороне голоса зазвучали резче, я очнулся от дум, герцог неожиданно отвечает королю резко, не соглашается, Барбаросса вспылил и прорычал, как разъяренный зверь:

— Милый кузен, коль уж вы такой знаток в подобных делах, то я вас отправляю в графство Итрурию, которое мы с таким трудом завоевали!.. Поднимите там разоренное хозяйство так же быстро, как вы обещаете, и, я уверяю вас, станете благодетелем всего края! Да что там края — королевства. Думаю, три дня вам на сборы будет достаточно.

Герцог опешил.

— Мне? В Итрурию?

Барбаросса сказал холодно:

— Но был же я, король, в Итрурии?.. Вам останется лишь довершить начатое мною. Возьмете с собой минимум свиты, в Итрурии остались мои войска, так что вам ничего не грозит.

Я ждал, что герцог ответит резким отказом, этого ждал, похоже, и сам король. Однако герцог молчал, желваки вздулись под белой кожей, ноздри дергались, как у жеребца на скачках, наконец проговорил хорошо контролируемым голосом:

— Если Ваше Величество так изволит…

— Изволю! — рявкнул король. Он стукнул кулаком по столу, — Изволю и повелеваю!.. Я тебе оставил в управление богатое и процветающее королевство, а что я вижу по возвращении? Крестьяне ропщут, ремесленники и купцы бегут в другие королевства! А кто, как не эти земляные черви, кормит войско, всех нас? Откуда берутся солдаты для армии, с которой я покорил три королевства и семь мятежных графств?.. Покажи себя на вновь завоеванных и разоренных войной землях! Покажи.

Герцог вздохнул, наклонил голову.

— Хорошо, Ваше Величество. Позвольте покинуть это празднество…

Король нахмурился, сказал все еще строго, но я уловил извиняющуюся нотку:

— Зачем? Никто тебя не гонит с пира.

— Я начну готовиться к отъезду, — ответил герцог. — Надо собраться, назначить людей. Если все получится, как я хочу, то я смогу отбыть уже послезавтра.

Король ответил с заметной неловкостью:

— Ну, если так… Иди. Если что нужно, скажи, я все предоставлю в твое распоряжение.

— Спасибо, Ваше Величество, — ответил герцог с поклоном, — но у меня уже есть все необходимое.

Еще раз поклонился, я уловил не только иронию, но даже затаенную угрозу, почти намек, отбыл. Король смотрел на захлопнувшуюся дверь нахмурившись, глубокие складки избороздили лоб, затем вздохнул и возгласил зычным голосом:

— Что-то не слышу песен!.. Жан, ты сочинил о нашем походе обещанное?

Почему-то я считал всех менестрелей и прочих бардов обязательно молодыми ребятами, ну типа тех, что собираются с гитарами у костров на слетах авторской песни и поют самопальное, однако из-за дальнего стола поднялся немолодой мужчина с грубым лицом, на щеке жуткий шрам, еще два белых рубца на скуле и подбородке, разве что длинные, тронутые сединой волосы падают на плечи, как принято, наверное, у этой касты.

В руках лютня, он подошел к нашему столу, ведь песню заказал сам король, ударил по струнам и запел мужественным хриплым голосом, не то пропитым, не то простуженным в холодных дозорах. Я ожидал, что песнь будет целиком хвалебной, посвященной битвам, умелым ударам мечом по голове, однако менестрель со второй строфы свернул на скорбное ожидание невесты, что ждет уехавшего на войну рыцаря, тоскует и томится, желает ему победы, но сердце ее трепещет…

Слушали с восторгом, я с удивлением увидел на многих лицах слезы, суровые воины всхлипывали. Не сразу вспомнил, что в эти времена чувствительность считается привилегией благородного сословия, рыцари по каждому поводу рыдают и рвут на себе волосы, в то время как простолюдины, тупые как скот, даже в случае гибели близких не роняют и слезинки.

Что ж, благородное сословие будут истреблять в первую очередь. Простолюдины во всех странах постепенно станут главенствующим сословием и навяжут всем остальным, в том числе и немногим уцелевшим благородным, каменную неподвижность морд в любом случае, будь это смерть врага или смерть близких.

За нашим столом чуть дальше держит в руке золотой кубок с вином красивый юноша с холеным лицом и чувственными губами, одетый настолько ярко и пышно, что выглядит павлином. По обе стороны, словно для контраста, двое придворных, сухие и прямые, с непроницаемо холодными лицами и такими же замороженными глазами, чем-то неуловимо похожие на нянек-бонн. Или на гувернанток.

Юноша требовательно сказал пробегающему мимо слуге:

— Наполни мой кубок!

Слуга быстро взглянул на одного из его соседей-гувернантов или гувернеров, тот обронил негромко:

— Ваша светлость, я полагаю, уже довольно.

Юноша сказал капризно:

— Почему? Мне нравится вино. Я любого здесь могу перепить! Вы мне не запрещайте, граф Эбергард…

Придворный, которого он назвал графом Эбергардом, сказал с холодной учтивостью:

— Это не лучшее достоинство рыцаря, которое следует выставлять напоказ.

Юноша чуть покраснел, а придворный с другой стороны проговорил с наигранным восторгом:

— Ваша светлость, вы еще не пробовали вот этой жареной утки! Здесь ее готовят просто волшебно. Я не представлял, что такое можно сделать из обыкновенной птицы…

По его знаку слуги поставили перед юной светлостью блюдо с плавающей в кипящем жире коричневой тушкой с короткими культями. Юноша зло повел в сторону второго придворного глазами, но, сообразив, что его же спасают от неловкости, буркнул что-то и взялся с остервенением кромсать ножом утку.

Даниэль рядом со мной сказал насмешливо:

— Сын герцога Люткеленбергского, гранда Кастилии, конунга Хельнурга и графа Аквании, а главное — дальнего родственника Барбароссы. Герцогство, сказать по правде, почти не уступает размерам иному королевству! Потому юного Легальса сопровождают граф Эбергард Сейненский и граф Мемель, его наставники. Да только не сделать из курицы сокола…

Я ответил шепотом:

— Как-то не по себе рядом с этими светлостями и высочествами. Мне бы попроще соседей по столу…

Он подбадривающее улыбнулся.

— Барбаросса не дурак. И не слаб. За его столом только те, кто сам по себе что-то стоит. А на всякие там светлости и высочества король не больно обращает внимание.

Я бросил на него короткий взгляд и поспешил опустить глаза. Даниэль прав. Его самого бы не допустили за стол с такими знатными особами, если бы не обладал реальной властью там, на Юге, где королевская власть ослаблена, а вольные города сами пишут и принимают законы.

У герцога Валленштейна тоже какая-то цель есть, что-то помимо участия в турнире. Не думаю, что ради одной возможности сшибить кого-то с коня он преодолел такое расстояние. Это сэр Смит и ему подобные верят, что все-все собрались сюда ради удовольствия бить друг друга по головам на законном основании, да еще и деньги получить. Но среди веселых и разудалых морд вижу и совершенно трезвые, с холодными проницательными глазами.