Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – воин Господа

– Да, – ответил я горько. – Меч всегда важнее книги, а человек с ружжом главнее Эйнштейна.

– Пока да, – ответил он кротко. – Пока. Но даже сейчас... не совсем.

Свет померк, сквозь призрачную фигуру засияли звезды, Тертуллиан исчез.

Я перевел дыхание, руки крупно тряслись. Пошел оседлал коня, только тогда разбудил Сигизмунда и Гугола. Сигизмунд спросонья едва не свалился в костер, ребенок еще, поспать любит, но строит из себя железного терминатора, Гугол пришел в себя быстрее, затоптал костер, сказал громко:

– А полночи прошло, прошло... Скоро рассвет!

– Не доволен, что поспал чуть дольше? – удивился я.

Кони хорошо шли по росистой траве, а когда взошло солнце, мы все, даже кони, все еще чувствовали себя свеженькими. День пришел солнечный, жаркий, но левая сторона долины по-прежнему оставалась в тени от огромной каменной стены. Я, как и все, был слишком озабочен поисками прячущихся врагов, смотрел, чтоб конь не переломал ноги о камни, их немало скатилось с гор, не вступил в одну из норок чертовых хомяков и сусликов и не замечал каменной стены, вдоль которой едем. А когда посмотрел...

Дыхание вырвалось, будто конь лягнул под дых. Стена почти от самой земли и до верха – абсолютно гладкая, блестящая как зеркало, ровная, словно ее тщательно отшлифовали.

Я невольно развернулся в седле, посмотрел на противоположную стену. В голове застучали молоточки. Вторая стена – абсолютный двойник первой. Как будто горный хребет аккуратно разрезали вдоль исполинским лазерным лучом. Как циркулярная пила разрезает длинное бревно вдоль, так и здесь нечто невероятное разрезало горную цепь и отодвинуло половинки одну от другой примерно на полмили. Чувствуется, что с той стороны хребта – обычное нагромождение камней, но здесь...

Невольно вспомнилась легенда о Фархаде, что вот так же рассек горный хребет сверкающим мечом и раздвинул половинки, чтобы дать дорогу реке на поля бедных крестьян. Но от меча, тем более от меча таких размеров, остались бы грубые царапины, полосы, заусеницы, а здесь настолько все отшлифовано...

Я вздрогнул, дернулся так, что мои пальцы судорожно ухватились за луку седла. На правой стене мелькнул жутко огромный глаз, исчез, а через минуту я увидел исполинский размытый силуэт кузнечика, что сменился клубами желтой пыли. Я помалкивал, пусть Сигизмунд и Гугол не ломают головы, а сам все всматривался на скаку и наконец увидел скачущего всадника, в котором узнал себя! Всадник такого размера, что головой достиг бы Останкинской башни, а конь от морды и до хвоста длиной с Арбат. Что за феномен, не лазеры же в самом деле, как и не огненные мечи богатырей, но что это, что? Это совершили такие исполинские силы, что запросто могут скрутить пространство и время в узел, зашвырнуть меня обратно с той же легкостью, что и выдернули...

А впереди уже зеленеет лес, очень яркий, с изумрудной листвой, с неправдоподобно широкими листьями. угол заворчал, пощупал на поясе нож, а Сигизмунд со стуком надвинул забрало. Я ничего не понимал, лес как лес, вроде бы опасности не видно...

Кони перешли на рысь, затем на шаг. Деревья приблизились, сочные раздутые стволы, через каждые полтора метра из ствола торчат нелепые чепчики и рюшечки, такими они мне показались, а листья на самой вершине, как у всех деревьев, что растут в чаще...

Деревья казались полупрозрачными. Через тонкую кожу смутно видны темные струи, поднимающиеся вверх из глубин земли, какие-то сгустки, утолщения тонкие нити, словно внутри этих удивительных стволов натянута паутина. Больше всего эти стволы напоминали сочные стебли георгинов или каких-то ухоженных и нежных цветов, но подобная структура возможна только у мелких растений, а для таких размеров не обойтись без прочного скелета. Ничего не понимаю.

Гугол вытаращил глаза, а Сигизмунд громко пробормотал молитву. Оглянулся на меня, в глазах возмущение.

– Ваша милость, как Господь попустил, что на свете столько порождений дьявола?

– Дьявола? – пробормотал я. – Я думал, всего лишь эволюция... Это же обыкновенные хвощ и плаун.

Спохватился, но слова уже сорвались с языка. Мое слабое знание ботаники сыграло злую шутку. Обыкновенный хвощ, который деревенский овощ, на самом деле достигал таких размеров только в какие-то там периоды или эры, когда бродили динозавры. Моя беда в том, что я дубы и березы видел так же, как и эти гигантские хвощи в палеонтологическом атласе, совершенно забыл, – сам дуб, – что их разделяют сотни миллионов лет...

– Ну, – пробормотал я неуклюже, – они такие везде росли! Их еще динозавры жрали. Потом динозавры уменьшились до жаб и ящериц, а этот хвощ почему-то не уменьшился...

Сигизмунд сказал звонким голосом:

– Но здесь он уцелел. Будем прорубаться?

Деревья в самом деле стоят очень плотно. Даже пешему протиснуться непросто, а уж конный повиснет, как пес на заборе. Под стеночкой не пробраться, эти хвощи долину перегородили от стены до стены, а косогора, увы, просто нет.

– Погодите, – сказал я скромно. – Слово еще не сказал мой птенчик. Не каркнул.

Они подали коней назад, я достал молот, рукоять так и вползает в пальцы, размахнулся, держа взглядом ствол дерева напротив, с удовольствием швырнул.

Воздух знакомо и даже привычно затрещал, залопотал турбулентными завихрениями, даже послышались легкие хлопки, словно в пустоты врывался ветер. На лицах Сигизмунда и даже мирного Гугола я видел восторг и страх. Никто из них не видел даже выстрела из простого гранатомета, не говоря уже о старте ракет класса «земля – воздух», так что понять их можно...

Я едва успел проследить за молотом взглядом. Мгновенно перелетев этот десяток шагов, он со страшной силой ударил в середину ствола. Я съежился, подсознательно ожидая, вот молот пролетит весь лес насквозь, эта зелень взорвется облаком теплой воды и сока, во все стороны брызнут ошметки, а молот вернется в ладонь грязный, заляпанный жижей...

Грохот раздался такой, словно молот ударился в каменную... нет, железную гору. Ствол дрогнул, накренился и медленно повалился на деревья, что стояли сзади. Разрыхлив землю, вылезли и загородили дорогу огромные безобразные корни, похожие на безглазых подземных змей, бледных и покрытых слизью.

Молот ударился в подставленную ладонь, сухой и горячий настолько, что я едва не разжал в испуге пальцы.

– Да что за... – проговорил я ошалело и швырнул молот снова, в соседнее дерево. – Лупи, круши!

Молот понесся с грозным ревом, грохнулся с силой падающей с орбиты станции, отслужившей срок. Мясистый хвощ содрогнулся от макушки до упрятанных в землю корней, несколько листьев слетело, а сам ствол вывернуло с корнем. Но дерево не упало, зависло на ветвях и стволах второй линии обороны.