Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – сеньор

У нее шесть грудей. Три пары: первая, на привычном месте, две крупные такие дыньки, с широкими розовыми сосками, еще две ниже, помельче, соски коричневые, а кончики острые, а последняя пара размером с яблоки, соски темные, почти черные, а кончики торчат, как ниппели. Девушка расплела косу, комната озарилась чистым ровным светом, бережно задула свечу. Теперь свет шел от косы, нежный, ласковый, теплый.

Она вздохнула, я слышал, как ее хорошенький ротик произнес начальные слова молитвы, потом раздался легкий зевок, тонкая нежная рука натянула одеяло повыше, до подбородка, веки опустились, и почти сразу я услышал тихое спокойное дыхание спящего ребенка.

С колотящимся сердцем я выждал еще несколько минут, отодвинулся на цыпочках, побрел потихоньку, прислушиваясь к звукам снаружи, где священник в одиночестве сражается с демонами за душу этой ведьмы из Беркли.

Прямо из стены выплыл полупрозрачный призрак. Моя рука дернулась к крестику, но я заставил пальцы остановиться на полдороге, а затем повел руку вниз и оставил там, зацепив большим пальцем за пояс.

Призрак, что было заколебался в самом прямом смысле, словно полотнище флага под легким ленивым ветерком или отражение в озере, подплыл ближе. Он выглядел слепленным из плотного тумана, я рассмотрел грузного человека в кирасе, подобной тем, в которых конкистадоры завоевывали материк за океаном, под ней камзол – пышные плечи, материал мягкий, плотный, рукава широкие с узкими манжетами, а ладони широкие с толстыми пальцами. Кираса упирается в толстый пояс с множеством блях, на поясе крючки, кольца, накладные кармашки, дальше материя опускается до середины бедер, что ниже – рассмотреть не мог, там истончалось, колыхаясь, как легкий дымок, как пар над тарелкой горячего супа, да я и не всматривался, не отрывал взгляд от лица призрака.

Да, если это один из прошлых хозяев замка, то когда-то замком владели сильные и жестокие люди. Глаза призрака смотрели с давящей силой, тяжелые челюсти были плотно сжаты, лицо породистое, все-таки мы недалеко ушли от общих законов природы, и люди так же, как и собаки, рождаются одни мелкими и слабыми, другие крупными и сильными, а крупные и сильные обычно становятся вожаками стай, хоть у собак, хоть у людей.

– Мое почтение, – сказал я негромко, вспомнив, что призраки не могут заговорить первыми. – Надеюсь, мой предшественник не был вашим прямым потомком? Если да, то я очень сожалею, но жисть есть жисть…

Призрак слегка колыхнулся, как от ветра, хотя здесь абсолютный штиль, раскрыл и закрыл рот, я видел, как он произносит слова, но ни звука не доносилось. Я развел руками, показал на уши. На лице призрака отразилась легкая досада. Не злость, не отчаяние, а лишь мимолетная досада, словно он ничего иного и не ожидал.

– Сожалею, – сказал я искренне. – Но, может быть, есть другие способы коммуникации? Система Брейгеля, язык жестов, а то и сильба гомеро, хореографический, или в просторечии – танец пчел… Можно феромонами, как муравьи, у них есть еще система махания сяжками, плюс тактильный язык… Да мало ли что могут общего отыскать двое мужчин… я имею в виду умных мужчин?

Призрак вслушивался, на лице отразилось напряжение, я видел, как на туманном челе собрались морщины, а косматые брови, похожие на сосульки, сдвинулись. Глаза поблескивали настороженно. Я развел руками.

– Сожалею, но ничего не слышу. Я не отказываюсь от контакта, будем искать новые каналы связи. Просто сейчас эскейпнемся, я пойду знакомиться с замком. Днем, знаете ли, заботы, заботы… Но над проблемой повышения порога слышимости будем работать. Может быть, дело в тональности?.. Я слышу в очень узком диапазоне, увы. Даже прекрасное, так говорят, пение кузнечика для меня всего лишь скрип, ибо две трети звуков выпадает из моего поля слышимости…

Призрак внимательно слушал, я поклонился учтиво, обошел, хотя был соблазн пройти насквозь, но призрак мог расценить это как неуважение, а правило уживаемости в обществе гласит, что к любому человеку нужно относиться так, будто он хороший человек, и так поступать до тех пор, пока эта сволочь не докажет обратное. Понятно, такое правило не распространяется на гомосеков, любителей кошек и фанатов футбола, но призраки в их число не входят по определению.

Я прошел немного, преодолел соблазн оглянуться, в этот момент мимо промелькнула туманная тень, призрак легко поплыл впереди, оглянулся, сделал мне знак следовать за ним. Я замедлил шаг, сказал с осторожностью:

– Не хочу обидеть вас, благородный сэр, но благоразумие заставляет меня действовать с осмотрительностью. О привидениях ходят разные слухи, и почти все… не совсем лестные. Точнее, совсем не лестные. А если уж говорить правду, с солдатской прямотой… то лучше я смолчу.

Призрак покачал головой, на лице отразилось раздражение. Я всматривался как мог, нет нужной четкости, по которой угадываешь, когда человек врет, а когда говорит правду, в этом простом и бесхитростном обществе я любую брехню вижу за милю, нет еще нашей депутатской изощренности, но призрак, похоже, в самом деле не замышляет меня вот так пинком сбросить с высокой стены.

– Ладно, – сказал я нерешительно, – я пройду за вами малость… Но я все-таки вам не доверяю уж слишком… Показывайте, где ваш родной брат влил в ухо яд, пока вы спали в цветущем саду под соловьиное пенье… Нет? Ну и хорошо, а то я не очень одобряю кровную месть, что тянется тыщи лет, хотя, конечно, что-то в кровной мести есть, есть. Потому я, как датский интеллигент, тоже колеблюсь: бить или не бить…

Призрак прислушивался, плыл вдоль коридора, мне казалось, что он меня не только слышит, но и хрен что понимает, я же боязливо обходил по широкой дуге не только горгон, но и статуи рыцарей, даже вазы и портреты в тяжелых рамах, откуда царственные особы провожали меня недобрыми взглядами.

Там мы опустились в такие дупы, что я уже начал оглядываться, трусить начал уже давно, да какого хрена изображаю героя, не спится, видите ли, юному ковбою, разлука с девкой парня мучит… и как там дальше, бесамемуча… щас тебе будет бесамемуча по полной программе…

Слабые светильники освещали только часть стены, где прикреплены, даже не столько освещали, сколько служили ориентирами в длинном темном коридоре. Призрак внезапно остановился, быстро повернул ко мне бледное колышущееся, как в поверхности воды, лицо, что-то быстро показал рукой.

– Что? – переспросил я довольно глупо.

Из темноты прыгнуло мне на спину. Я упал, не удержавшись, но в падении захватил за мягкое, повернулся и грохнулся на него всем телом. Снизу раздался слабый стон. Привыкшие к полутьме глаза различили подо мной женщину, маленькую, ладно сложенную. Она хватала ртом воздух, я всем весом придавил ее, как асфальтовый каток прижимает бродячего котенка.