Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Вас интересует, принимаю ли я участие лично?.. Принимаю, как видите.

– Я имею в виду...

– Понятно, на коне и с копьем наперевес?.. Вынужден разочаровать, нет. Я питаю глубочайшее отвращение к подобным... подобному. Мой статус непревзойденного стратега заставляет меня пользоваться только...

Он остановился, подыскивая слова. Я подсказал:

– Идеологией. Пропагандой. Пиаром... Здесь это называется искушением, соблазнением, совращением.

Он просиял:

– Как вы хорошо и точно подбираете слова! Пожалуй, я добавлю к своему арсеналу эти термины, суть которых смутно понимаю... Они, как я чувствую, ориентированы на умы чуть выше среднего. Совращения – для черни, идеология – для рыцарского сословия. Верно? Вот видите, я готов учиться всему, у всех, что и делаю. А эти ваши рыцари свысока смотрят на все, даже читать и писать не желают учиться... Говорю вам абсолютно честно, да вы и сами это видите: я никогда ни при каких обстоятельствах не вмешиваюсь в жизнь людей, зверей и всего сущего своей силой или магией. Ах, сэр Ричард! Если бы вы знали, какое это наслаждение – заставить пусть самого мелкого и ничтожного человечка поступать по своей воле... а я двигаю народами!.. то вы бы никогда не предположили такую глупость, что я способен кого-то стукнуть палкой по голове! Нет, нет и еще раз нет. Это против моих принципов. Или нет, ведь принципов у меня нет, но это против моей натуры. Это... это...

– Микроскопом забивать гвозди, – сказал я. – Э-э... королевской короной забивать железный крюк в стену. Да, теперь понимаю.

От кубка с вином шел пряный аромат. Я машинально взял, глаза моего собеседника сперва расширились в изумлении, тут же сощурились. Он взял второй кубок, но чокаться не стали, я чуть отпил, вино приятно обожгло горло. Вкус был слегка терпкий, какой я люблю.

– В самом деле легкое, – сказал я. – Прекрасное вино.

– Вот видите, – сказал он весело, – и я что-то делаю людям приятное!

Мы улыбались друг другу, но если он держался как с потенциальным сообщником, то мне такая вежливость больше напоминала изысканную вежливость дуэлянтов.

Настал вечер, затем поздний вечер, пришла ночь, я метался по дому как загнанный зверь. Слуги, слыша мои тяжелые шаги, попрятались, как пугливые кролики. Наконец воздух освежил мое раскаленное лицо, я сообразил, что иду по улице, а эти серые громады, что мелькают по обе стороны, – дома.

Крупная луна поднялась над крышами. Черные зловещие тучи заглатывали ее часто, тогда я шел почти наугад, но потом мне стало хватать даже редкого рассеянного света от слабой свечи, что пробивается в щель между плотно закрытыми ставнями.

Затаившись, я долго наблюдал за высоким мрачным домом, а когда уверился, что никого поблизости нет, быстро перелез высокий забор. На самом верху меня пронзил тысячами ядовитых стрел немыслимо яркий лунный свет. Я ощутил себя вытолкнутым на сцену перед тысячей ждущих глаз, поспешно свалился на ту сторону. Затрещали кусты, что-то колючее впилось в мою руку, царапнуло шею. Я затаился, как мышь в углу комнаты, по которой ходит огромный свирепый кот.

В саду тихо, мертвая тишина. Запел робко кузнечик, а другие, выждав и видя, что смельчака никто не съел, поддержали тонкими прозрачными трелями. Я прислушался: разве это хор, каждый орет свое, охраняет личный участок и зазывает самку. Все стараются перекричать друг друга. В этом мире, как у людей, кто кричит о себе громче, того и считают лучше, сильнее, красивее...

Глаза уже привыкли к тьме, а когда я поднялся над кустами, рассеянный свет, что проникал сквозь кроны, уже высвечивал весь сад в черно-белом цвете. Громада дома угадывалась в десятке шагов. Пригибаясь, я добежал до стены – там глубокая тень; затаился на долгих пару минут, потом начал тихонько красться вдоль стены.

Она стояла в каменной нише, то ли чтобы прятаться от дождя, то ли от падающих сверху камней, никогда не пойму тонкости жизни в замках. Ее взор был устремлен в глубину сада. Я выпрямился, в груди больно от толчков изнутри, весь я жадно вбирал ее всеми чувствами, фибрами, нервами, душой и сердцем.

Она обернулась, ощутив мой взгляд. Я вышел из тени. Она стояла молча, ее глаза обшаривали мое лицо.

– Леди Лавиния, – начал я и запнулся.

Она сказала тихо:

– Не надо. Я нарочно вышла в этот сад... ночью. Почему-то мне показалось...

– Мне тоже почудилось, – сказал я тоже совсем тихо, – что смогу увидеть вас здесь. Это было дико, неразумно... это был зов сердца, а не ума, но я пошел за своим сердцем...

Она покачала головой, ее глаза все еще не отрывались от моего лица.

– Сэр Ричард, – прошептала она, – тот самый... то-то я сразу ощутила, что под маской простолюдина скрывается то ли сам сатана, то ли дьявол...

– Но никак не ангел, – закончил я.

– Не ангел, – согласилась она грустно. – Иначе моя душа не горела бы как в огне.

Я протянул к ней руки. Она только что была там, на ступеньках, и в следующее мгновение оказалась у меня на груди, тесно прижавшись, обхватив меня обеими руками.

– Леди Лавиния, – прошептал я. Мои губы бережно касались ее волос. – Ох, леди Лавиния...

Ее тело вздрагивало, она сказала быстрым сбивчивым шепотом:

– Мы оба обезумели. Это наваждение!.. Это искушение... против которого мы не устояли. Это сумасшествие, что мы делаем, что мы делаем...

В лунном свете на ее щеках заблестели мокрые дорожки. Я с невыразимой нежностью и бережностью осушал их своими твердыми, как дерево, негнущимися губами.

– Леди Лавиния... Мы оба понимали, что начинается... и сопротивлялись, как могли...

Она слабо улыбнулась.

– Да уж...

– Было заметно?

– Это когда в носу ковырялись?

Она даже хихикнула: сейчас можно, мы в объятиях друг друга, мы на небесах, время для нас остановилось, вечность замкнулась, мы наконец-то в том, к чему наши души все время стремились, а мы не понимали, двое прекраснодушных идиотов...

Я возвращался поздно, ноги мои заплетались, но я чувствовал, что иду, как эльф, едва касаясь земли, а то и плыву над нею в стиле «а мне летать, а мне летать, а мне летать охота!». Уже возле дома из тени выпрыгнула человеческая фигура. За молот хвататься поздно, я выдернул из ножен кинжал.

Человек торопливо вскрикнул:

– Ваша милость, это я, Зардан!.. Король послал за вами. Срочно.

Я сунул кинжал в ножны, не попал, снова потыкал, пока узкое лезвие отыскало щель. Королевский посланец переступал с ноги на ногу.

– Давно ждешь?

– Да, – ответил он торопливо. – Ваш слуга сказал, что вы на прогулке. Я уж хотел было искать, но не знал ваши любимые места...

Теперь у меня такое место есть, подумал я, но вслух сказал:

– Тогда, наверное, уже поздно? Все-таки ночь.

– Король велел, – сказал он непреклонно. – Что будет, если я вернусь и скажу, что вы отказались подчиниться?