Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Я быстро осматривался, стараясь, чтобы это не выглядело совсем уж дико. Вся схватка продлилась меньше минуты, а комната завалена изрубленной мебелью, словно громили мебельную фабрику. Стол разбит в щепки, лавки сломаны, порублены, ножки вывернуты, и все это плавает в темно-красной луже, кровь испачкала подошвы и подбирается к щиколоткам.

Асмер торопливо поднимал арбалетные стрелы, вытирал о ближайшего убитого и услужливо подавал Ланзероту. Бернард ощупывал стены, словно искал потайные комнаты или выходы наружу. Рудольф переворачивал убитых, весь перемазался кровью, морщился, не найдя хорошего оружия, зато поснимал с двух или трех тугие кошельки.

– Кто ранен? – спросил требовательно Ланзерот.

Бернард прорычал:

– Все помнят, что наш священник далеко внизу!

– За дело, – распорядился Ланзерот. – Времени в обрез.

На мост даже не посмотрели, а место, которое сочли проходимым, оказалось отвесным обрывом в три человеческих роста. Я был уверен, что обоз придется оставить, но эти сумасшедшие распрягли быков и, обвязав широкими ремнями, начали поднимать по одному. Испуганные животные не брыкались, но печально ревели, и этот могучий рев разносился над горами и долами, оповещая всех и вся, что вот здесь, в этом месте, горстка людей, отложив оружие, поднимает наверх обоз, наверняка груженный мешками с золотом.

После быков втаскивали повозку. Снова мне почудилось, что она стала еще легче. Намного легче. Почти пустая. Волов поспешно запрягали, не дав отдышаться. Бернард часто посматривал в небо. Однажды ткнул пальцем в синеву.

– Асмер, что скажешь?

Асмер, мокрый от пота, как мышь, что выбралась живой из бочки вина, прохрипел:

– Да видел, видел. Одна была, теперь три кружат! Скоро все твари сюда стянутся.

– Это уж точно, – ответил Бернард.

Мне почудилась в голосе старого воина хмурая радость. Подумал с отвращением, неужели у этого дурака такая самоубийственная страсть к драке, схваткам, звону оружия, так красочно воспетому в балладах? Ведь ясно же, что если эти птицы в самом деле как-то передают, где мы и что делаем, то сейчас нас обложат таким плотным кольцом, что не только повозку потеряем, но и сами поляжем быстро и надежно...

Веревки почти перетерлись за долгий изнурительный подъем, но впервые эти люди не осматривали и не чинили упряжь. Асмер нахлестывал волов, те перешли на тяжелый бег. Повозка тряслась и подпрыгивала, как пустая картонная коробка. Бернард перехватил мой пристальный взгляд, поспешно отвернулся, закричал:

– Ланзерот, что там?

Далеко спереди прогремел, как медная труба, до отвращения мужественный голос меднолобого рыцаря:

– Ждут! Хвала господу, да их там сотни!

Лучи заходящего солнца упали на дальний край ровного, как поверхность биллиардного стола, перевала. Загораживая дорогу к спуску, расположились сотни людей... и не людей. Скорее даже – нелюдей. Мороз сковал мое тело, впервые я видел чудовищ не в спешке, не в лихорадке боя, когда судорожно отмахиваешься, еще не разбирая, от кого или от чего, а вот так... Страшно.

Видно, как мечутся командиры, поднимая людей. Заблестел металл, это вынимают из ножен мечи, ножи, поднимают с земли топоры. На левом фланге два десятка великанов: на голову выше меня, втрое шире, во – лосами покрыты с головы до ног. Я помнил, что пуля не пробивает даже простую бурку: в горских войнах храбрецы выходили на дистанцию выстрела, вызывая огонь на себя, а потом возвращались, вытряхивали застрявшие в шерсти пули, из которых потом отливали пули уже для своих ружей. А кирасиры носили на шлемах конские хвосты, и никакая сабля, никакой меч не мог достать через такую защиту их шеи. Так вот эти гориллы, что загородили дорогу, сущие кирасиры со всех сторон, шерсть погуще и подлиннее, наши мечи тут бесполезнее палок...

Бернард и Рудольф разом подняли топоры, щиты одновременно возникли на левых руках. Асмер правил волами, кнут разрезал воздух со свистом, но пока не опускался на крепкие воловьи спины. Узкий меч и щит ждали в готовности с обеих сторон сиденья.

Я все еще не понимал, что замыслили зорряне. Поднять повозку на перевал – полдела, но на той стороне точно такой же крутой спуск, а загораживает противник, которого не обойти, чую всеми фибрами. А попадать им в руки не жажду. Вовсе не хочется так же красиво погибнуть за прекрасную и возвышенную цель перевозки истлевших костей мертвяка из пункта А в пункт Б.

Асмер увидел мое побледневшее лицо, сказал подбадривающе.

– Не трусь, из любой ситуации всегда есть выход.

Бернард услышал, буркнул:

– Лучший выход никогда не бывает простым или легким.

– Лучший выход всегда прикрыт засадой, – добавил Асмер. – Это ж здорово! Дик у нас обожает драться.

Ланзерот обернулся, привстал на стременах, это мне всегда казалось чудом и циркачеством, когда вот такая закованная в железо башня держится на одних стременах. С изумлением я увидел на лице Ланзерота улыбку. Так могла бы улыбнуться смерть, видя богатую добычу.

– Вперед! – сказал он звонким голосом, чистым и почти красивым. – Последний бой!

Я метнул молот, держа глазами самого рослого из воинов. Он стоял впереди, тоже весь в железе, настоящая наковальня, да еще прикрылся щитом, выставив справа широкий меч. Молот вспорол воздух с таким шумом, что конь Ланзерота шарахнулся, я же трусил, что поспешил, может не долететь...

Грохот, щит развалился в щепки. Гигант согнулся пополам, а молот, как бумеранг, понесся обратно. Я ухватил на лету за рукоять, метнул снова, ярость направила точно и придала ускорение. Второго великана отшвырнуло. Третий рухнул с разбитой головой, и лишь тогда Ланзерот на полном скаку ворвался в их ряды. Меч засверкал, окружив его сияющим ореолом, и в этом блистающем пузыре он двигался через их отряд, справа и слева, как и спереди, возникали оскаленные морды, тут же исчезали, брызгая кровью, Рудольф и Бернард неслись по бокам, вламывались, рубили и крушили, Асмер правил ошалевшими от грохота волами. Принцесса выставила кончик арбалета, я видел, как в воздухе блеснула, подобно серебряной рыбешке, стрела.

Я несколько раз метнул молот еще, потом с мечом в руке догнал Бернарда. Он рубился сразу с тремя воинами, я прокричал:

– Бернард! Скажи этому надутому индюку, что там обрыв! Нам не пройти с волами!

Бернард с тревогой оглядывался, сзади вой, крики, меня расслышал не сразу, отмахнулся:

– Точно?

Я двумя ударами сразил широкого в плечах, но больно уж мелкого воина с топором в руках, крикнул:

– Что?

– Что не пройдут?

– Обрыв! – прокричал я. – Даже мы вряд ли... но как повозку? Сбросить?

Он рубился, по нему стучали, как по наковальне, в ушах заломило от металлического звона, прокричал: