Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Он пошел снимать с убитого рыцаря доспехи, потом его закопали, а я все еще не мог захлопнуть рот. Гномы? Здесь есть еще и гномы?

От свежего холмика земли донесся строгий голос. Священник читал заупокойную молитву. Убитый был христианином, возможно, священник решил дать киллеру какой-то шанс выбрать котел в аду на не самом горячем пламени. Голова моя шла кругом, но потом я решил, что если гномы, то легче объяснить и летающую гарпию... Правда, раз есть гномы и гарпии, то могут быть монстры и покруче.

Доспехи с убитого Бернард нашел слишком легкими, непрочными, в доказательство порубил их громадным топором, как тонкую жесть. Но меч взял, осмотрел, хотел отдать мне. Воспротивился Ланзерот, меч – оружие рыцарей, а простолюдину надлежит драться топором, пикой, кинжалами и другими видами простого оружия. Бернард возразил, что в бою каждый хватает то, что под рукой, Ланзерот на это заметил, что они не в бою, на что Бернард сказал многозначительно, что зато в походе, особом походе, а господь не будет в обиде, если они пропустят вечернюю мессу или опоздают к причастию.

Завязался длинный спор, оба ссылались на обычаи, авторитеты, писаные и неписаные законы. Я уже ничего не понимал, потихоньку отстал – стыдно подслушивать, но чувство благодарности к Бернарду укрепилось.

Я все еще пребывал словно в волшебном сне, временами чудесном, временами дурном. Осмелев, приподнимался на стременах, готовый взлететь, как летал во сне, порхать и кувыркаться в воздухе, визжать от счастья дурным голосом.

Остаток дня ехали без всяких приключений, но теперь Ланзерот старался не удаляться далеко от повозки. Да и Бернард с его громадным топором держался поблизости, хотя ехали по тихой, мирной земле. Здесь, как они уже напоминали друг другу, явно успокаивая, еще в древности истребили не только нечисть, но даже волков, что раньше таскали овец прямо из сараев.

Солнце клонилось к закату. Ланзерот вскинул руку конь под ним взыграл и резво пошел в сторону. Когда отряд догнал Ланзерота, рыцарь был уже на земле. Он ослабил подпругу и, хотя рядом протекал ручей, взял коня под уздцы и повел вокруг поляны, чтобы конь успел остыть.

Здесь, под сенью деревьев, у ручья, и был первый для меня в этом мире полноценный привал, ночевка вне надежных стен дома. Ланзерот расседлал коня, к морде привязал торбу с овсом и принялся разводить костер. Мужчины торопливо собирали сучья.

Бернард разжег огонь по-прежнему в углублении, а ветки в пламя бросал только абсолютно сухие, что давали жар, но дыма от них не было. Принцесса хлопотала у костра, разделывала убитого зайца, как простая крестьянка. Я помогал ей неуклюже, брезгливо морщился от еще теплых внутренностей, двумя пальчиками брал окровавленные куски мяса и все не мог заставить себя двигаться уверенно, размашисто.

Пару раз поймал на себе заинтересованные взгляды Рудольфа и Асмера. Рудольф помалкивал, а Асмер вдруг спросил:

– А что ты делал в своем селе?

– Сено косил, – ответил я. Спохватился, добавил поспешно: – Все, что велели старшие.

– Ну-ну, – сказал он. – А что велели?

– Да всякое, – ответил я. – Я делал все.

– Но больше любил подраться? – переспросил он с интересом.

– Да нет, – пробормотал я.

– Да не стесняйся, – сказал он покровительственно. – Это там в селе худо, а здесь только приветствуется. Покажешь себя – определят не коров пасти, а дадут топор и щит!

– Благодарю, – пробормотал я. – Я ж только и мечтал... чтобы топор, значится, и щит...

Все тело болело, ныло, страдало. Если даже на комфортном сиденье автомобиля ухитряешься за долгую поездку отсидеть задницу, то на этом костлявом коне мой зад за двенадцать часов езды превратился в сплошной синяк.

Мужчины осматривали оружие, точили, ремонтировали доспехи, разговаривали, а я отполз от костра, ночь теплая, даже душная, как перед грозой, скорчился, подтянув колени к подбородку, и почти сразу провалился в крепчайший сон.

От костра к ногам докатывались теплые волны. Я даже во сне ощутил, как все мои мышцы расслабились, кровь пошла свободнее по пережатым во время езды верхом венам и капиллярам. Я плавал в волнах теплого тумана, а когда увидел на себе великолепные рыцарские доспехи, даже лучше, чем у Ланзерота, то ничуть тому не удивился, ибо это сон... Дитя грамотного века, уже знаю, что во сне центр удивления в мозгу отключен, мы можем бояться или радоваться, но никогда и ничему не удивляемся, как и другие, гады, не удивляются, что я вот, крепко сжимая шершавую рукоять доверенного мне ножа, поднялся над землей, словно воздушный шарик.

Земля ушла вниз, я ощутил, что уже лечу – так часто взмывал в детстве, да и не только в детстве, эти легкие приятные сны посещали чуть ли не каждую ночь, когда я носился над спящим городом, заглядывал в окна многоэтажек, перепрыгивал с одного небоскреба на другой...

Костер удалился, превратившись в багровую точку среди сплошной темноты. Лунный свет выхватывал только верхушки деревьев, да вдалеке серебрились заснеженные пики гор. Я завис в воздухе, запоминая место стоянки, так запоминают пчелы и осы, я сам видел их воздушную хореографию, запомнил, где восток, где запад, повернулся в сторону гор и полетел над лесом, поднимаясь по дуге все выше и выше.

Вот миновал лес, широкую полосу степи, еще один лес, холмы, почти у самого горизонта показалась россыпь багровых точек. Я направил полет в ту сторону, вскоре обнаружил множество костров. Бородатые солдаты сидели у огня: кто подкладывал веточки, кто точил оружие, но большинство спали, и багровые блики делали их хмурые лица еще злее.

Два десятка палаток для военачальников сгрудились в середке лагеря. Полог каждой освещает трепещущее пламя костра, стража коротала время за игрой в кости. Я пролетел незамеченным над всем лагерем, тревожное чувство стиснуло грудь. Я судорожно вздохнул, однако ощущение, что чья-то холодная рука проникла в мою призрачную грудь и пытается ухватить сердце, кольнуло, как острием ножа.

Я судорожно рванулся вверх, круто повернул и понесся в сторону гор. Я летел над темной, как грех, землей, и сердце сжималось от горечи: насколько же велика и обильна! Но едва в этой безбрежной пустыне встречаются люди, то, вместо того чтобы броситься друг другу в объятия, хватаются за оружие.

Дальше к западу огни костров встречались чаще. Однажды я наткнулся на целое войско, что расположилось вокруг каменного города-крепости. Мне почудилось, что только ночь прервала сражение, а с утра начнут снова, но снизился и увидел, что в самом городе все выжжено, усыпано пеплом, остались только каменные строения, да и те черны от копоти. А весь ров вокруг города заполнен телами убитых.

Я пролетел вдоль рва, здесь только женщины, дети и старики. Их явно согнали сюда, а потом убили. Мужчины погибли раньше, защищая стены, сражаясь у проломов стен, на обломках разбитых тараном ворот.