Юрий Никитин - Трехручный меч

— Что… что это значит?

— Здесь написано, что Катарган взял ее в жены. Свадьба уже состоялась.

Королева побледнела, как и Генрих. Мне показалось, что вот-вот рухнет в обморок.

— Это… невозможно, — прошептала она.

— Да, — согласился я растерянно, — просто немыслимо.

— Этого не могло быть, — повторила она. — Как это без полугодовой подготовки к свадьбе?

— Хотя бы двухмесячной, — сказал я горько. — мы бы как раз успели!.. Прямо во время венчания за миг до… ключевого момента, когда будет уже нельзя вспять, вырвали бы ее из-под венца! А сейчас… я просто не понимаю… Все как-то кувырком, вверх тормашками, карты спутаны.

* * *

Верхушки деревьев зашумели под внезапным порывом ветра. Я вскинул голову, над вершинками промелькнул зеленый хвост пролетевшего дракона, посыпались листья и мелкие сучья, сердито прокричала белка, и снова все стихло. Генрих вздрогнул, приподнялся на локте, лицо непонимающее:

— Что… что случилось?

Королева залилась слезами, я сказал успокаивающе, хотя у самого мозги плавились от бешеных раздумий:

— Пока ничего не известно. Может быть, обыкновенная деза. В этом мире, как и в остальных, правда, возможна любая хрень. Все надо перепроверить. Наш крылатый друг отдохнет, поест, снова отдохнет, а потом попробует еще разок… Верно, дорогой друг?

Ворон, заглатывая кус мяса с лапоть размером, прокаркал задушенно:

— Да, раз уж надо… Понимаю, долг… для нас, мужчин, превыше…

— Ты ешь, ешь, — сказал я заботливо. — Мужчины должны есть много, а ты клюешь, как воробышек!

— Ем, — ответил польщенный ворон. — Это я хорошие манеры выказываю.

Он рыгнул, ухватил второй ломоть и, вскинув морду выше, распахнул клюв, как пеликан, заглатывающий молодого дельфина. Мясо провалилось, как в нефтетрубу, что идет по Украине, королева заботливо подала еще ломтик. Ворон вежливо поклонился и схрякал тоже, я подумал с завистью, куда это все влезает, даже при ускоренном метаболизме, которым пернатые отличаются от нас и волков, все равно жрет как военно-промышленный комплекс.

Генрих поднялся, тупо смотрел в огонь, вдруг с силой ударил кулаком по земле. На красивом надменном лице было столько горя и недоумения, что я спросил невольно:

— Что-то еще?

— Тролль, — промычал он. — Тролль, проклятый тролль… Он… Он просто… чудовище!

— Мы это знали, — утешил я. — Раз мы — герои, то чудовище — он, а не наоборот. А что в этом нового?

Он вскричал яростно:

— Нового? Да ты понимаешь, что он совершил с похищенной принцессой?

— Нет, — признался я. Вообще-то я догадывался, что можно с нею совершить, но вряд ли тупой тролль решится на нормальный, с моей точки зрения, поступок, о котором лучше промолчать. — Что?.. Под ногти?

— Он… — сказал Генрих, глаза сверкнули, по красивому лицу пробежала мимолетная судорога, лицо стало надменным и суровым, но тут же перекосилось снова. — Нет, этого я просто не понимаю! Вместо нормальной королевской свадьбы, на которую надо было пригласить соседних королей, феодалов, баронов, графов и разных контов, что в течение месяца-двух собирались бы со всех концов материка, он… он… вот сволочь!..

— А, это, — протянул я, признался: — У самого кругом идет голова, а мозги так и вовсе друг на друга лезут, хоть уже и не весна.

— Но как он мог? Как он мог просто-напросто сыграть свадьбу в присутствии народца, что был при нем?

Снова я ощутил холодок некой космической тревоги, что ли. Обычная тревога — это обычная, когда из-за кустов выглядывают оборотни, вурдалаки, дорогу загораживают зловещие рыцари Тьмы, а сверху бросаются драконы. Но сейчас снова коснулось нечто новое, необычное и совсем-совсем иное, от чего по всему телу мурашки, а холодок пробирается уже во внутренности. Тролль почему-то поступил не так, «как надо». А это грозный и очень пугающий симптом, ведь события могут и дальше развиваться не комильфо.

Холод разлился в груди, превращаясь в жидкий гелий. От внезапного страха я зажмурился. А что, если события вдруг пойдут не так, как условлено Законами, а… по простейшей логике? Как выжить в мире, где вдруг воцарятся разумные отношения?

* * *

В мучительном ожидании прошел остаток дня, наступил вечер. Небо стало страшным от потоков разлитой по нему крови. На землю пала зловещая черная тень, в лесу засверкали глаза хищных зверей. Выступили первые звезды, из-за дальних гор поднялся и выплыл на середину неба сверкающий серп луны, уже заметно раздобревший, сытый.

Наконец послышалось хлопанье крыльев, ворон упал на поляну почти камнем, с трудом уцепился за сук на коряге. Пасть его широко раскрылась, он хрипел, глаза мутные.

— Вина, — произнес он сипло. — И еще… вина…

Генрих первый поднес ему наполненную чашу, ворон благосклонно испил из рук барона, а я осторожно снял клочок пергамента. На этот раз он оказался привязан черной ниткой. Генрих схватил дрожащими руками, я едва успел перехватить на лету чашу, быстро прочел, вскрикнул и упал бездыханный.

Королева с плачем бросилась на его тело, я поставил чашу на землю, ворон тут же слетел к ней довольно бодро, а я подобрал записку. Слова расплывались в красном свете прыгающего пламени, но смысл я уловил сразу: я вас люблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна. Хорошие слова, исполненные достоинства, и в то же время как бы несут в себе легкий упрек: что же ты хлебалом щелкал, я же ходила девственная и поспевшая, мог бы первым запустить в меня свое семя, я бы вынашивала твоих детей, но ты все откладывал, воевал, а нашелся мужчина, что предпочел взять сперва меня, а потом — войну, мне это даже льстит, так что смирись, я уже не твоя…

Когда Генрих начал приходить в себя, я сразу же заявил:

— Сегодня нас догонит ваша отборная сотня. Через недельку подтянется войско. Уверен, сумеем заставить тролля выдать нам вашу невесту!

— И мою сестру, — добавила королева.

— И вашу сестру, Ваше Величество.

Генрих, бледный и осунувшийся, спросил тупо:

— Но… как? Как я могу нарушить святость брака? Они успели, успели обвенчаться!..

— Да, — ответил я легко, — но что повенчано, то можно и развенчать, это раз плюнуть.

Они отшатнулись от меня, как от прокаженного. Глаза королевы расширились, смотрит с отвращением, а Генрих попросту не понял, переспросил:

— Но как же… Они же успели…

— Да кто теперь смотрит на печать ЗАГСа? — спросил и жизнерадостно. — Или изволите беспокоиться о деликатной стороне вопроса дефлорации?.. Так еще крепче вас любить будет после этого грязного, вонючего и грубого тролля!.. Увидит разницу.

Они молчали и смотрели на меня как на говорящую обезьяну. Грязную, вонючую, грубую, отвратительную обезьяну. Королева покачала головой, Генрих все еще не врубился.