Юрий Никитин - Уши в трубочку

Спрашивал он доверительно, и хотя я сам в этом больше чем уверен, ну какого хрена послушался этого нечто высшего и опустил пистолет, но не могу же соглашаться с гангстером, пусть даже инозвездным, и я сказал еще больше разбитым ртом:

– Нет!.. Добро победит бобро… Тьма рассеется. Чем ночь темней, тем ярче… эти, звезды.

Он сказал задумчиво:

– Вообще-то замечательная фраза, она мне всегда нравилась: «Добро победит зло». Но вот тупой я, что ли, но до сих пор не пойму: кто кого побеждает?

Я задумался, охранник с силой ударил меня в живот, потом с двойного разворота задней ногой в челюсть.

– Софист, – сказал я с отвращением, – но есть высшие нравственные общечеловеческие ценности! Есть, есть…

– …Божий суд, наперсники разврата, – продолжил он с тем же выражением. – Когда учил в школе, всегда думал, что это за наперсники? Наперсточники?..

– Ты, – сказал я с негодованием, – нехороший человек. Непорядочный! Ты не отпустил девушку.

– А я и не обещал, – возразил он. – И хотя добропорядочность трудно выговорить, еще труднее – обнаружить, но я в самом деле не обещал!.. Ведь правда, ребята?

– Правда, – ответил один, запыхавшись. Он только что провел серию ударов в корпус, у меня ныла и стонала каждая жилка, сломанные ребра задевали друг за друга. – Все правда, босс!

– Вот видишь, – сказал он наставительно. – Мне мама говорила, когда отвечаешь злом на добро – не скупись. Добро побеждает зло… его же оружием. А еще лучше, чтобы наше добро вообще узнавали издали по кулакам!

Нас с торкессой забросили в машину, долго везли, я старался запомнить, сколько раз перекатывало то к левому борту, то к правому, где невольно прижимался к торкессе, засекал по ударам сердца время от поворота до поворота, однако, стоило уткнуться лицом в ее горячую грудь или мягкий нежный живот, тут же сбивался со счета.

Наконец машина остановилась, я услышал хлопок отворившейся двери, голоса. Спорили охранники, затем приблизились шаги, загремел замок. В глаза хлынул яркий свет, хотя на самом деле всего лишь хмурое утро. Во все стороны равнина, покрытая ровной зеленью, небольшие холмы.

В поле зрения появился Кварг, я ощутил болезненный рывок за ногу. Меня вытащили, я ударился при падении, Кварг равнодушно пнул меня в бок.

– Здесь кричи, – сообщил он равнодушно, – не кричи, а все кончено.

Он бросил взгляд через мое плечо, я невольно оглянулся. Огромные серые столбы мощно устремляются к небу, на некоторых сверху массивные гранитные плиты. Столбы стоят правильным кругом, и хотя я никогда не был здесь, сразу узнал:

– Баальбек… Тьфу, Стоунхендж?

– Он самый, – буркнул он.

Охранники вздернули меня на ноги. Я перекосился от боли, один с силой ткнул в бок, снова хрустнуло. Меня подтащили к одной колонне, Кварг прошелся несколько раз вокруг, обматывая меня толстой веревкой. Я чувствовал, что задыхаюсь, веревки сдавили грудь, одна врезалась в живот. Кварг захохотал и последний виток сделал повыше, перехватив мое горло так, что я захрипел.

– Останешься здесь, – сообщил он почти дружелюбно. – Сюда народ приезжает раз в год, отпраздновать языческие праздники. Последний раз были неделю назад, так что тебе придется ждать долго.

Охранник рядом хмыкнул, по его глазам я видел, что не проживу и десяти минут, вон уже синею, но смолчал, вернулся к машине. Оттуда донесся негодующий крик торкессы.

– А что с нею? – прохрипел я.

– Ее возьмем с собой, – сообщил Кварг. Он гнусно усмехнулся. – Это ты, святой Антоний, корчил непонятно что, а мы ж демократы, используем ее… По назначению.

Они вскочили в машину, хлопнула дверца. Горло давит с такой силой, что глаза лезли на лоб. В разрыв тучи проглянуло солнце, дышать стало еще тяжелее. Так вот зачем веревку намочили: чтобы, высыхая и сокращаясь, она задавила меня в течение ближайших минут! Все-таки не стали рисковать, ведь к руинам Стоунхенджа обязательно приедет какой-нибудь турист.

В глазах потемнело, я ощутил звон в ушах. Задержав дыхание, чтобы не потерять сознание, начал дергаться изо всех сил, колотиться, веревку не порву, но чуть ослаблю ее хватку… может быть. Ударился затылком так, что хрустнуло, задергался еще, еще, однако веревка лишь сильнее стянула кольца, будто не веревка, а живая анаконда.

Сзади послышался хруст. Я дернулся, невольно ударил затылком еще, донесся протяжный медный звон. Острая боль пронзила мозг, я стиснул зубы, уговаривая себя не терять сознание, перед глазами залило красным.

За спиной зашевелился камень. Странно, дико, хорошо знаю, там никого, однако монолитный камень начал крошиться. Я замер в страхе, это же сейчас развалится вся колонна, что впятеро толще большетеатровой, а сверху там еще плита размером с КамАЗ, рухнет на голову, прическу испортит точно.

В спину сильно толкнуло, донеслось хриплое дыхание. Веревки чуть ослабли, сзади барахталось, мимо мелькнуло смуглое тело. Блеснуло острое лезвие, веревки натянулись, лопнули. Сильная рука схватила меня за пальцы, потащила в сторону.

– Быстрее!..

Мы отбежали, я все оглядывался, но гранитная скала, покачавшись, осталась на месте, как и плита сверху. На том месте, где прижималась моя спина, теперь глубокая ниша в камне. Я оглянулся на своего спасителя.

Рослый воин, иначе не назовешь, широкий и крепкий, с красивым яростным лицом. Золотые, как солнце, волосы падают на плечи, синие глаза впились в мое лицо, как два острых клинка. Обнажен до пояса, что и понятно, с такой развитой фигурой и я бы ходил без рубашки и по Москве, на левом плече отчетливо проступает свастика. Через грудь широкая перевязь, из-за плеча выглядывает рукоять меча.

– Пришло время? – спросил он жадно.

– Ка… какое? – спросил я в ответ.

Он повторил:

– Время?.. Время Великой Битвы!

– Не знаю, – ответил я неуверенно. – Может быть, и пришло. Заранее ведь никогда не знаешь, надо быть готовым всегда. А ты как туда… в смысле, в камень, попал?

Он помрачнел, на лицо набежала тень. Голос от пережитого волнения стал хриплым и прерывистым:

– Была великая битва… мы победили, однако нас осталось семеро героев… И мы понимали, что в следующем бою с силами Тьмы поляжем все. Мои товарищи ушли поднимать народ, а я ударил в скалу, она расступилась, я вошел в нее и сказал, что появлюсь не раньше, чем моей стране будет грозить великая беда. Ты меня призвал… реинкарнировал, освободил из каменного гроба, значит, пришло время Великой Битвы?

– Не знаю, – повторил я. – Как говоришь, звалась твоя страна?

– Ария, – ответил он с недоумением. – А мы – арийцы… А что, сейчас кто-то смеет называть ее иначе?.. И почему здесь так сыро и холодно? Неужели наступил Великий Холод, Предвестье гибели мира?..

Я поперхнулся, сказал торопливо: