Юрий Никитин - Уши в трубочку

Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это все покупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чуть враскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, как струна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки еще выразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому же заставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками, а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один над другим.

Я на всякий случай коснулся зеркала, это оказалось, как я и ожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках. Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-то может спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоит голый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядя с автоматом в загорелых руках.

– Что-нибудь интересное? – спросила она шепотом.

– Не очень, – ответил я, рассматривая за двумя двубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами, новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большими звездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые так хорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. – Но, чувствуется, хозяин здесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит в скупость, однако достаточно бережлив. Она поморщилась:

– Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов, так и работают.

– Экономика – это все, – согласился я и добавил, умничая: – Как сказал Карл Маркс.

– Не все, – возразила она из кастовой солидарности. – Служит же!

– Наверное, не демократ, – предположил я. – Или совсем дурак.

Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолет грациозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыренная задница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а дать хар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуиной ниндзей.

Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображение писающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому, оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя двери и наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничего необычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетной бумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острых зубов.

Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не в королевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул, обычная дешевая, даже не Шарко, ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множество кремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенный прибор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом: «Kaizer Vilgelm Oranski».

Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:

– Здесь его нет… Посмотрим дальше.

За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающие звуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух, делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь, что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, она пошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моих руках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную, женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так как не знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж, как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки, сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикассо одно замечательное женское место вообще за ухом…

Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнула мои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал от неловкости:

– Сделала на один вдох больше…

– И перенасытила легкие кислородом, – добавил я. – Это значит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.

В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешно застегивать рубашку.

– Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?

– Нет, – промямлил я, – что ты… Я только искусственное дыхание…

– А почему у меня такое странное ощущение…

– Да это как-то само… – сказал я в неловкости. – Само собой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть: «Берегись!»

Она прошипела с ненавистью:

– Только кажется?

Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправляли рукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так без всякого участия сознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума, тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.

– Ну ты че, – сказал я и вытер рукавом нос, – обещаю на тебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…

Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, в глазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны, прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактической Империи. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, она оглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилам пожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегать в дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меня еще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только ее гибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами и диванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.

Я постоял, наблюдая, хлопающие звуки повторились, повернул голову и направил в ту сторону пистолет, но это всего лишь приоткрыта дверь на балкон, ветер треплет кусок картона, накрывающий что-то массивное, громоздкое, занимающее всю правую от двери сторону. Картон придавлен одним-единственным кирпичом, так что если рванет сильный ветер, то смахнет, как пить дать, а слабый ветерок вот так постепенно сдвинет к краю, а потом и вовсе свалит, перепугав соседей снизу…

Из-за массивного кресла поднялась ее голова. Прекрасные волосы струятся бесподобным красным водопадом, я засмотрелся, торкесса перехватила мой взгляд, прошипела зло:

– Его здесь нет.

– Мы еще не смотрели на балконе, – сказал я, – и вот там… Что за теми дверьми?

Она резко повернулась, дуло пистолета нацелилось в неприметную дверь, что, скорее всего, гардеробная, ведь в прихожей только для верхней одежды, да еще для одежды гостей, а здесь должна быть своя…

Пока я додумывал, торкесса уже подкралась на цыпочках, пинком отворила дверь, у нее почему-то открылась вовнутрь, некоторое время стояла в напряженной позе, готовая к немедленной стрельбе, я подбежал и первым вскочил вовнутрь, я же мужчина, к тому же, возможно, защищаю мать своего ребенка, хотя, хоть убей, не помню, как это я, вот наваждение, вот довела меня, вот это и называется: голову потерял…