Юрий Никитин - Уши в трубочку

Яичница в самом деле получилась восхитительная, я даже заподозрил, куриные ли яйца, может быть, контрабандные с какой-нибудь Веги или Эпсилона, а ветчина не ветчина вовсе, а мясо курдля… нет, курдль не может быть таким вкусным, слишком огромный, нежное бывает только у мелкоты.

Торкесса ухомякивает за обе щеки, на меня не смотрит, словно в ее мире обедать с мужчиной намного неприличнее, чем с ним же предаваться сексуальным фантазиям, лицо порозовело, румянец окрасил кожу, глаза блестят, как жемчужины на солнце.

– Что теперь? – спросила она, когда я самолично, такое важное дело женщинам нельзя доверять, приготовил кофе.

– Бороться и искать, – ответил я, – найти и перепрятать.

– Что перепрятать?

Я поставил перед ней чашку с дымящимся кофе. Торкесса смотрела непонимающими глазами.

– Так говорится, – объяснил я.

– А смысл?

– А при чем здесь смысл, – сказал я чуточку раздраженно. – Кто тебе сказал, что всегда должен быть смысл?.. Вот была бы жизня жутковастенькая!.. Просто говорится, как… как будто скользишь по маслу. Говоришь, говоришь, а думаешь совсем другое. Потому нас так трудно прищучить, прижучить, поймать под ноготь. Человек думает одно, говорит другое, а делает третье… Ты пей, а то остынет. Или останешься без кофе, мы сейчас уходим.

Она спросила с надеждой:

– Ты уже знаешь, куда идти?

– Да, – ответил я.

Допил кофе, отодвинул чашку, поднялся. Лицо мое напряглось, сам чувствую, как натянулась кожа, в глазах жжение, наверное, это так сам ощущаешь неистовый и местами беспощадный блеск.

– Куда?

– Прямо, – ответил я твердо. Заметив недоумение в ее глазах, объяснил, снисходя к женскости: – Сказано же, дорогу осилит идущий!

Она торопливо дохлебала темный напиток, а когда я направился к двери, послушно оказалась сзади, как правоверная мусульманка. Я повел к выходу, но внезапно возникло такое острейшее чувство опасности, что ноги примерзли к полу. Торкесса ткнулась мордочкой в спину, высунулась, проследила за моим взглядом. В стене напротив медленно вращаются лопасти вентилятора.

– Откуда? – спросила она в недоумении. – Когда входили, этого не было…

Я чувствовал, как меня проняла дрожь, по спине пробежали мурашки размером с черепашек-ниндзя.

– Что случилось? – спросила она встревожено. – Ваше Величество, вы так сбледнули!

– Отступай, – велел я свистящим шепотом, – на цыпочках!

Она попятилась на пару шагов, глаза как блюдца, прошептала тихо:

– Да что случилось?

– Не видишь?

Мы доотступали на безопасное, как мне показалось, расстояние, и лишь тогда стена ощутимо вздрогнула. Раздался могучий рев разочарования. Торкесса охнула, схватила меня за руку.

– Это хронг? Это хронг, да?

– А хрен его знает, – ответил я нервно. – Но если узришь медленно вращающиеся лопасти, то какие тебе еще признаки беды нужны? Даже смельчак убегает со всех задних ног!

Я утащил ее обратно, путь через прихожую отрезан, голова раскалилась, мысли мечутся, как футболисты на поле, торкесса смотрит жалобными глазами.

– Придется, – сказал я, – через балкон.

Она ахнула:

– Вниз? С семнадцатого этажа?

– Да, – отрубил я.

– Никакая веревка не выдержит!

– Выдержит, – заверил я.

– Ты в своем уме?

– В своем, – ответил я нагло. – Спустимся на балкон шестнадцатого… нет, не пойдет, это тоже его квартира… на балкон пятнадцатого, а оттуда уже к лифту. Или к пожарной лестнице. Или я к лифту, а ты – к лестнице.

Она сердито сверкнула глазами, но смолчала, что удивительно для женщины. Пробежали через огромную квартиру, торкесса пыталась на ходу сдернуть с кровати простыню, начиталась или наслушалась, как из замков удирают по связанным простыням, а то и насмотрелась, кто знает, что у них за мир, я молча вытащил на балкон, перелез через перила, сейчас только бы не струсить, все зависит от того, главный я герой или второстепенный, главному ну никак нельзя с семнадцатого этажа, сполз пониже, раскачался и прыгнул.

Летел по воздуху не больше метра, но прошла вечность, я падал в холодном поту, а когда брякнулся на кафельный пол, долго не мог отдышаться. Сверху донесся испуганный голос:

– Кто-то ворвался в квартиру!

– Прыгай! – прокричал я и бросился к перилам. – Или опускайся, я тебя подхвачу!

– Боюсь!

– Но там тебя сожрут! – крикнул я. – Или используют как гусеницу для выкукливания своих личинок!

Сверху послышался шорох, показались ее ноги. Она повисла на кончиках пальцев, я приподнялся, перехватил ее за талию, потянул, но она не отпускала руки.

– Брось! – гаркнул я. – Или ждешь, когда тебя там схватят? И будем тянуть, кому большая половинка достанется?

Она рухнула мне в объятия, я подхватил на руки и бросился в комнату. На кровати возятся двое, при звуке распахнувшейся двери вскочили и ломанулись в стенной шкаф, не сообразили даже, что дверь балконная. Я бегом пронес торкессу в прихожую, кое-как открыл одной рукой замок, торкессу придерживал в это время коленом снизу, выскочил на площадку.

Из лифта как раз выходит солидный господин с портфелем. Увидев нас, вытаращил глаза, явно направлялся к той же двери, которую я оставил распахнутой.

– Придержите лифт! – крикнул я. – Спасибо!.. У нас там групповуха была, но передозировка, сами понимаете…

Он яростно всхрапнул, бросился в квартиру. Я внес торкессу в кабинку, двери захлопнулись, пол дрогнул, я ощутил, что быстро опускаемся. Торкесса прижалась ко мне, плечи тряслись.

– Я понимаю, – прошептала она мне в грудь, которую я старательно раздувал и раздвигал, – понимаю… почему самые лучшие наемники Вселенной – земляне… Почему именно вас выкрадывают, чтобы сделать Хранителями Печати, рыцарями Пространства, а также Бессмертными Гуингнерами…

– Ага, – сказал я с неловкостью. – А кто такие гуингнемы?

– Гуингнеры, – поправила она. – Хотя, возможно, в прошлые миллионы лет их звали и гуингнемами… Никто не знает, кто они и что они, но слух идет, что только рожденные на этой планете годятся…

– Да, – подтвердил я. – У нас и девки – хоть куда, и парни – хоть кого. Везде можем, только у себя не разберемся.

– Может быть, – предположила она, – вам просто так нравится?

Кабинка дрогнула и замерла, двери с медлительной неспешностью раздвинулись. Проплыла стена с развороченными почтовыми ящиками, на входе встретили толстую бабу с детской коляской. Я напрягся, однако баба, как ни странно, в самом деле баба, а не крутой мужик с двумя бронежилетами, а в коляске ребенок, совсем не привычно ожидаемая связка гранатометов.

Торкесса тоже вздохнула с облегчением. Мы переглянулись, засмеялись. По земле промелькнула плотная тень, над головой нарастало механическое стрекотание. Я вскинул голову, над нами стрекочет винтом или мотором вертолет. Мужик, сидя на краю и держась одной рукой за косяк, что-то кричит в мегафон, как депутат на митинге избирателей, на ломаном русском языке что-то типа «Рус, здавайси!». Я показал ему не уже привычную пятерню с оттопыренным средним пальцем, а по старинке вздернутый кулак левой руки, при этом правой выразительно стукнул по бицепсу, чтобы кулак подпрыгнул, как бы засаживая апперкот снизу. Ну, пусть будет апперкот, это я с оглядкой на парентлок.