Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

Человек у костра всадил Снагу в землю и повернулся к Скил-ганнону.

— Рад видеть тебя, паренек, — сказал Друсс-Легенда. Скилганнон испустил глубокий прерывистый вздох.

— Боги мои. А уж я-то как рад, Друсс. Тот шагнул к нему и потрепал его по плечу.

— Не стоит ко мне привыкать. Долго я здесь не пробуду. — Он окинул взглядом старые стены. — Ее называли «причудой Эгеля», но она доказала, что его замысел был хорош. — Друсс сел у костра.

Скилганнон опустился рядом.

— Отчего ты не хочешь остаться?

— Сам знаешь. Это не моя жизнь, мальчуган. Это жизнь Харада. А славно опять дохнуть горным воздухом, славно поглядеть на звезды. Однако поговорим о тебе. Как ты поживаешь?

Скилганнон ответил не сразу. Потрясение, испытанное им при виде Друсса, сменилось громадным облегчением — ведь он больше не был один в этом чуждом мире. Теперь облегчение тоже прошло, и одиночество вновь выглянуло из мрака.

— Мне не следует быть здесь, Друсс. Все просто. Моя жизнь прожита.

— Это верно, парень. Не следует. Что ты собираешься делать?

— Вернусь в Наашан. Кроме него, у меня ничего нет.

— Может, это и правильно, — помолчав, сказал Друсс, — но навряд ли. Раз ты вернулся, должна быть какая-то причина, какая-то цель. Я это точно знаю.

— Я вернулся оттого, что один самонадеянный человек уверовал в древнее пророчество. Он думал, что я скакал на коне с огненными крыльями. Думал, что я положу конец ужасам этого нового мира.

— Может, оно и так.

— Я один, войска у меня нет, — со смехом сказал Скилганнон.

— Э, паренек! Если тебе понадобится войско, ты его наберешь. — Друсс снова оглядел крепость. — Я когда-то, давным-давно, родился как раз для этого. Для того, чтоб прийти сюда и не дать погибнуть своей стране. Один-единственный старикан с топором. Такая была у меня судьба. А у тебя она своя. Здесь и сейчас.

— Скорее уж кара, чем судьба, — уныло произнес Скилганнон. — Сперва тысяча лет в Пустоте, потом это. В Пустоте я хотя бы знал, за что терплю.

— Ничего ты не знал. — Друсс перевел взгляд на горы. — В эти горы вошло зло. Я чувствую. Кровь невинных прольется.

— Что за зло?

— Твои мечи при тебе?

— Я не хочу ими пользоваться, Друсс. Не могу.

— Поверь мне: ты сильней их злого начала. Без них тебе не обойтись, парень, а Хараду не обойтись без тебя. — Друсс вздохнул. — Мне пора.

— Нет! Побудь хоть немного еще. — Скилганнон услышал отчаяние в собственном голосе и попытался себя побороть.

— Я догадываюсь, паренек, как тебе одиноко, но остаться никак не могу. Надо кое-кому помочь. В Пустоте никто долго один не продержится.

— Не понимаю. Так ты тоже заключен в Пустоте? Что за вздор.

— Я не заключен там и прихожу туда по своей воле. Когда захочу, то уйду. Ты плохо помнишь то, что там с тобой было, верно?

— Верно.

— Может, оно и к лучшему. — Друсс вздохнул. — Смотри, береги себя.

Скилганнон, борясь с отчаянием, приказал себе улыбнуться.

— Ты тоже, Друсс. Я мало что помню, но в Пустоте есть такие твари, что даже тебя способны прикончить.

Друсс ответил на это раскатистым, полным жизни смехом.

— Не дождешься, паренек!

Он улегся на расстеленное у костра одеяло и затих. Потом по его мощному телу прошла судорога, и Харад с безумными глазами, сжав кулаки, вскочил на ноги. При виде Скилганнона его охватило смущение.

— Сон страшный привиделся. — Тяжело дыша, он поднял топор, и его дыхание выровнялось. — Я вообще-то редко сны вижу. Только здесь.

— Что же тебе приснилось? — с тяжелым сердцем спросил Скилганнон.

— Забыл уже. Серое небо, демоны. — Харад передернулся. — Но в этот раз со мной был топор. Это все, что я помню. А вы что здесь делаете?

— Спустился, чтобы взять у тебя дров. Мои все вышли. Они помолчали, и Харад сказал:

— Вы много всякого знаете про Друсса. Не скажете ли, какую он одежду носил?

— Черный колет с серебряными наплечниками. И шлем.

— Шлем с черепами? Серебряными?

— Да, а между ними топор. Харад потер глаза.

— Ох и дурак же я! Кто-то, наверно, рассказывал мне про это. Может, мать. Точно она.

— Тебе снился Друсс!

— Не помню уже. — Харад взглянул на небо. — Рассветет скоро. Пора отправляться.

Ландис Кан простился со своими гостями. Они садились на коней. Ландиса поразил взгляд, который на него бросил Декадо. В этих глазах, помимо ненависти, читалось какое-то зловещее предвкушение. С тяжелым сердцем Ландис вернулся в свой кабинет. «Как мог ты быть таким самонадеянным? — спрашивал он себя. — Как мог поверить, что сможешь обмануть Вечную и повторить величайшее достижение своей жизни?» Он сел в большое кожаное кресло у окна и опустил голову на руки.

Тот день, много веков назад, изменил всю его жизнь. Он вел раскопки на месте разрушенного дворца в Наашане. Один из рабочих позвал его. Землекоп стоял на коленях в только что вырытой яме, а рядом с ним из земли выступало мраморное лицо. При виде его Ландису показалось, что вся вселенная в один миг излечилась от своих недостатков, став гармоничной и совершенной. Это было лицо женщины — прекраснейшей из всех, кого он знал в жизни. Ландис слез в яму, тоже упал на колени и стал счищать сырую землю с белого мрамора. Землекоп рядом с ним восхищенно присвистнул и сказал: «Богиня, должно быть».

Ландис кликнул других рабочих, и они мало-помалу откопали статую целиком. Женщина сидела на троне, воздев одну руку к небу. Вокруг руки обвилась змея. Спустя еще несколько дней землекопы Ландиса, работая днем и ночью, расчистили край закругленной мраморной стены. Ее диаметр, как рассчитал Ландис, насчитывал около двухсот шагов. В ходе раскопок он все более убеждался в том, что стена окружала когда-то искусственное озеро. Ни до озера, ни до города ему больше не было дела. Все внимание он отдавал статуе. Целыми днями он изучал ее, зарисовывал, смотрел на нее. Ландис Кан, молодой Воскреситель, забыл все, чему его учили, и погрузился в мечты о женщине, послужившей оригиналом для чудесного изваяния. На постаменте имелась какая-то надпись. Ландис послал за знатоком наашанских иероглифов, и тот прибыл. Ландису навсегда запомнилось, как старый согбенный ученый при свете луны переписал знаки на мокрую глиняную табличку и вылез, кряхтя, из ямы.

— Там написано, что это Джиана, королева Наашанская. Далее говорится о ее победах и ее славном правлении, продолжавшемся тридцать один год. Кости ее, возможно, погребены в постаменте — в то время так было принято.

— Так ее кости здесь?! — Ландис с трудом превозмогал волнение, у него тряслись руки.

Старик оказался прав. Внутри пьедестала, прямо под троном, обнаружилась полость, а в ней — кости и полусгнивший ларец с двумя ржавыми петлями. В нем, по всей видимости, хранились пергаментные свитки, но вода просочилась внутрь и уничтожила их. Ландис забрал останки и вернулся в свой потаенный храм посреди пустыни. Путь его, занявший три долгих месяца, лежал через Карпосские горы, в порт Пастабаль, прежний Виринис. Оттуда они отплыли на запад, прошли на север через Пелюсидский пролив и причалили наконец в устье реки Ростриас. Мало кто из монахов храма, помимо него, занимался новой историей, и его на-ашанские находки встретили лишь умеренный интерес. Почти все Воскресители посвящали себя раскрытию тайн древних — тех, что, согласно преданию, владели вселенской магией, а затем истребили сами себя и исчезли с лица земли.