Дэйв Дункан - Приют охотника

– Милый? – вмешалась актриса и перегнулась через его плечо, чтобы поцеловать его. – Неужели ты любишь меня меньше, чем эту скучную Рози?

– Потом, любовь моя.

– Ну же, милый!

– Сказал тебе, потом! Я поведаю седьмой рассказ, чтобы открыть тайну.

– Уу! – взвизгнула Марла, внезапно меняя тактику. – Открыть тайну? Вот здорово! И что за сюрприз, а, милый? Сюрприз для меня?

Он потрепал ее по коленке.

– Тебя он удивит не меньше, чем остальных, птичка моя. – Он громогласно прокашлялся и обвел нас хмурым взглядом, дабы убедиться, что мы слушаем его с должным вниманием.

– Я – бургомистр Йоханн, старший магистрат Бельхшлосса. По профессии своей я торговец. Я унаследовал дело от своего отца и сделал свое предприятие одним из самых крупных в Фолькслянде. Я считаюсь самым богатым человеком в городе – если не считать крупнейших землевладельцев, разумеется, и я точно знаю, что далеко не все из них… ладно, шут с ними. У меня четверо сыновей и две дочери. Моя первая жена умерла несколько лет назад. Я собирался жениться вторично, но дела все не давали мне такой возможности. Сами понимаете, выбрать себе жену – дело серьезное!

– Как мне повезло, что ты повременил с этим, милый, – вмешалась актриса, хлопая своими огромными как опахала ресницами.

Я поймал взгляд Гвилла и поспешно отвернулся. Я сразу вспомнил дымную, вонючую залу в гильдербургском «Бархатном стойле» и танцующих на столах девиц. Потом я попробовал представить себе почтенных отцов Бельхшлосса, восхищающихся новой женой бургомистра. Одна эта мысль…

Так что такое лукавство, черт побери?

Я заинтересовался верлийскими делами несколько месяцев назад, в начале лета. Я сидел в своей конторе, как обычно занятый делами. Сами понимаете, богатство отдыха не приносит. Мы работаем больше, чем бедные. И потом, моя деятельность как городского главы тоже отнимает уйму времени.

Помню, я был тогда не в духе. Я уже забыл, что так раздосадовало меня – наверное, бесконечная тупость моих конторщиков. У них мозгов как у цыпленка, и они только и ждут, чтобы прикинуться больными или когда рабочее время кончится. Я даю им два свободных дня в месяц! Вполне достаточно на все их болезни.

Ну да ладно. В общем, в тот день ко мне явился очень необычный посетитель. По большей части мои посетители – это другие видные купцы или цеховые мастера, видите ли, или часто заходят еще дворяне денег занять. Я люблю заставить их подождать. Так вот, когда мне доложили, что меня хочет видеть какая-то пожилая монахиня, это не произвело на меня особого впечатления. Я в голову не мог взять, зачем это меня хочет видеть какая-то монахиня, если не для того, чтобы поклянчить денег на ремонт своей обители или чего другого в этом роде. Я, возможно, и не нашел бы для нее времени тогда, если бы только в приемной у меня не торчал один тощий юный аристократ, о котором я знал, что он надеется занять у меня солидную сумму. Еще я знал, что ему позарез нужны деньги. Чем дольше я его промариную, тем меньше он станет визжать, услышав мои условия. И потом, увидев, как женщину, к тому же духовного звания, пропускают вперед него, он понял бы, что солнце встает не для него одного и не только из-за того, что он обладает наследственным правом писать в серебряный горшок, ну и так далее. Поэтому я приказал послать сперва за этой монахиней.

Она вошла, опираясь на посох, ее облачение было все выцветшее и поношенное, и я даже не узнал, какого она ордена, ибо была она не из Бельхшлосса и не из Гильдербурга. Она была старая и немощная, и я даже предложил ей сесть, хоть и не собирался позволять ей долго рассиживаться.

Я продолжал подписывать бумаги.

– У меня мало времени нынче утром, сестра, – сказал я ей. – Так что вы уж, пожалуйста, побыстрее.

Она примостилась на самом краешке кресла и вроде как не знала, что ей делать со своим посохом. Она все дергалась и волновалась.

– Простите, что мне пришлось отвлекать такого занятого человека, как вы, бургомистр, – сказала она. – Я не беспокоила бы вас, когда бы дело не было таким важным. Через несколько недель ей давать обет.

Ясное дело, старая карга была здорово взволнована.

– Кому это «ей»? – спросил я.

– Послушнице Марле, ваша честь.

– А я здесь при чем?

– Вы ни при чем. То есть мне хотелось бы, чтобы вы были при чем… О Боже! Видите ли, мне кажется, это может быть очень важно.

Признаюсь, тогда я сильно сомневался во всем этом. Я решил, что дам этой жабе еще пять минут, а потом прикажу вышвырнуть вон. Но скоро ее рассказ меня заинтересовал. Я не какой-нибудь бродячий мастер молоть языком вроде Омара, так что даже не буду пытаться рассказать вам все, как она это рассказала. Я просто изложу вам голые факты.

Моя посетительница назвалась сестрой Заух из какой-то крошечной обители в Лютцфройле, о которой я слыхом не слыхал. В горах их полным-полно. В конце концов, дешевле сбагривать нежеланных дочерей в монастыри, чем копить им на приданое. Монахини довольствуются куда меньшим – уж я-то знаю!

Но эта история была совсем другого рода. Лет двадцать назад, холодной зимней ночью, в двери обители постучалась женщина. Она была больна – точнее, умирала – и несла с собой маленькую девочку. Мать почти сразу и умерла. Девочку оставили в приюте. Ничего особенного. Лютцфройль расположен по ту сторону Гильдербурга, если ехать из Бельхшлосса – то есть по эту, если смотреть с нашего нынешнего места, – и если кто-то, перевалив через горы, свернет не в ту сторону… но это я забегаю вперед. Сначала-то я думал, что можно идти на юг, и увидеть, что перевалы непроходимы, и заблудиться по дороге обратно.

Сестра Заух давно уже выбилась из своих пяти минут, и я сказал ей, чтобы она переходила к делу. Она достала старое-старое письмо. Сестры, судя по всему, пытались узнать, кто такая эта умирающая женщина, но безуспешно. Настоятельница написала письмо маркграфу, но в силу каких-то причин его так и не отправили. Оно пролежало в бюро двадцать лет. Монахини ведь не особенно деловые дамы. Сама сестра Заух нашла это письмо несколько недель назад.

Так вот, девочка выросла и готовилась принести обеты. Ну и что, спросите вы? Но сестре Заух самой пришлось приехать в Бельхшлосс по какому-то там семейному делу, и она захватила девушку с собой. И раз уж она оказалась здесь, она решила посоветоваться с представителем власти. Не посоветую ли я, что стоило бы сделать? На всякий случай?

Я? С какой это стати должен я заботиться о потерянных аристократических ублюдках? Но, наверное, бургомистр представляется этим старухам-святошам кем-то вроде маркграфа.

Ну, письмо оказалось получше, чем бормотание этой древней старухи. Оно подтверждало рассказ про умирающую женщину, но в нем упоминались также некоторые слова, что повторяла она в бреду. Одним из них было «царевич», и это, разумеется, привлекло мое внимание. Бред – слабое свидетельство, но были и другие доказательства. Ребенок был завернут в одеяло из очень хорошей шерстяной ткани с вышитым в углу вензелем из сплетенных рук. В письме имелась зарисовка этого вензеля, и она походила на подлинную, хотя обычно я не трачу времени на всякую там геральдическую чушь.