Гордон Диксон - Дракон, эрл и тролль

Энджи уставилась на него. Лицо ее медленно бледнело. Она продолжала смотреть на Джима, пока он не почувствовал неловкость. Наконец дар речи вернулся к ней.

— Но мы не можем сейчас вернуться в двадцатое столетие. Может, лет через восемнадцать— двадцать…

Весь средневековый мир, в котором он жил, вся Вселенная — все вдруг рухнуло.

— Лет через восемнадцать-двадцать…— ошеломленно повторил Джим.

— Ну, может, только восемь… или шесть. Мы должны убедиться, что ты добьешься опекунства над Робертом и нам хватит времени вырастить его до возраста, когда он получит право управлять людьми в этом мире. Назовем это ближайшим будущим. Конечно, мы могли бы взять его с собой в двадцатое столетие…

Джим был совсем не уверен, что им это позволят. Скорее, наоборот, им это запретят. Но Энджи продолжала:

— …но нет. Конечно, мы не можем вернуться сейчас в двадцатое столетие. Об этом нечего и думать!

— Нечего и думать, — тупо повторил Джим.

Энджи поднялась с кресла, склонилась над мужем и, усевшись к нему на колени, обняла его.

— Ты не думал, что до этого дойдет, Джим? — спросила она, ласкаясь к нему. — Я не знала, что это так много для тебя значит. Я считала, что тебе здесь очень нравится и ты хотел вернуться домой только ради меня.

— Так и было, — промямлил Джим, чересчур оглушенный, чтобы сказать неправду.

— Ты такой добрый. Ты всегда поступаешь хорошо. И я должна была понять, что ты и остаешься таким. Разве ты не понимаешь, что надо подождать, по меньшей мере, до тех пор, пока мы не полним опекунство? Но даже после того, как мы его получим, следует помочь Роберту начать взрослую жизнь. Нечестно привезти его в двадцатое столетие, в семью двух полуголодных ученых. А здесь он будет богат.

— Полагаю, ты права, — неохотно согласился Джим.

Энджи продолжила:

— Ты же знаешь, сколько детей умирает в этом мире. Здесь слишком многое мешает им вырасти. А Роберт такой хрупкий. Если бы ты подержал его на руках, как держу я, ты бы понял, что мы не можем бросить его в этом жестоком мире. Ему придется расти или умереть одному, а тут еще люди вроде Агаты, которые желают, чтобы он поскорее исчез с лица земли. Да и обычные опасности, всякие детские болезни, об этом мы с тобой знаем больше, чем кто-либо здесь, и беспечность окружающих. Небрежность служанок, даже его кормилицы, которые считают, что заботятся о нем. Пусть даже кормилица любит его, как женщина, которая ухаживает за ним сейчас, но ее темнота может стать причиной гибели Роберта. Разве ты не понимаешь, Джим?

— Я понимаю.

— Не говори так, — начала уговаривать Энджи, — Для нас это будет тоже радостью. Как приятно иметь дома малыша, которого мы будем растить какое-то время. Ведь мы не можем его оставить, а если мы не можем его оставить, то должны быть рядом, пока он сам не сможет бороться за существование. Разве ты не согласен с этим?

— Наверно, согласен.

Справедливо было и остальное, о чем говорила Энджи. Положение Роберта было, мягко говоря, сомнительным. Во всяком случае, Джим вряд ли мог покинуть ребенка, пока король не назначит ему достойного доверия опекуна.

Джим подумал, не рассказать ли Энджи о том, что, если они останутся здесь, его могут лишить магической энергии, и все они, а не только Роберт, окажутся беззащитными. Он мог даже потерять способность превращаться в дракона, хотя об этом следовало поговорить с Каролинусом. Возможно, превращение в дракона было личной особенностью Джима. Он уже обратился драконом до того, как стал учеником Каролинуса, а потому могло случиться так, что эта его способность не пропадет. Но, скорее всего, это будет единственным достоянием, которое ему оставят.

Затем он подумал, что не стоит поднимать этот вопрос. Если рассматривать все без преувеличений, нужно просто найти способ остановить Сан Ван Фона и магов, которые с ним согласны. Должен же быть какой-то выход. И Джим мог найти его, а значит незачем тревожить Энджи вопросами, которые она не в силах разрешить. Сделать это он мог лишь сам. А раз он должен все делать сам, то правильнее держать это в тайне и не огорчать Энджи.

— Ты права, — сказал он. — Нам надо остаться, по крайней мере сейчас. Не знаю, что изменится в будущем, возможно, позже все станет яснее. Накопилось столько проблем…

— Дорогой! — Энджи крепко прижалась к мужу. — Я знала, что ты поймешь. Слушай! Я ведь говорила тебе, что подумаю о тролле из подземелья и о другом, который, как считает здешний, находится среди гостей графа?

— Что? Ах это! Да-да, ты говорила.

— Так вот, я кое-что придумала! — И Энджи с победным видом опустилась ему на колени. — Хочешь узнать, что?

— Конечно! — Джим постарался изобразить восторг.

— Тебе это понравится. — Глаза Энджи, как с удивлением отметил Джим, заблестели. — Ты знаешь о представлении морской битвы при Слуйсе, где отец принца сражался с французским флотом? Ты ушел до окончания обеда и поэтому не видел его. Но ты помнишь, что это должны были разыграть?

— Помню, — сказал Джим.

— Так вот, все было разыграно с большим усердием, актеры вопили, прыгали, делали трюки. Все происходило перед высоким столом, лицом к сидевшим за ним, но задом ко всем остальным, сидевшим в зале. И никто не обиделся. — Она замолчала, чтобы передохнуть. — Они поставили какие-то ящики для актера, который играл короля Эдуарда. Предполагалось, что все это навалено на верхней палубе, откуда король руководит другими английскими кораблями. И там были всякие лестницы, переносные подмостки, которые помогали изобразить другие палубы. Один из актеров был окружен легкой загородкой, это означало, что он английский лучник, который стреляет специальными стрелами по французским судам. И зритель должен был вообразить, что актеры, стоявшие наверху лестницы, над головой Эдуарда, находятся на нижней палубе. А еще надо было вообразить, что корабли сближаются и матросы перелезают на другое судно, хотя они стояли на голом полу, где и начали схватку, делая вид, будто переходят с борта на борт… На самом деле было весело. Я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.

Джим улыбнулся, хотя ему было совсем невесело:

— Представляю. Вся постановка держалась только на воображении зрителей. Действительно, публике требовалось сильное воображение, чтобы смотреть такой спектакль.

— Да уж, этого хватало, даже с избытком! — Энджи вскочила с места. — Видел бы ты реакцию гостей, хотя они смотрели представление с другой стороны. Впрочем, не совсем, ведь актеры постоянно вертелись. А когда изображали бой, вынуждены были не смотреть в сторону высокого стола. Но зрители все проглотили. Я и не подозревала, как много значит для этих людей любое развлечение, любой спектакль.