Джулия Джонс - Измена

Хват вспыхнул от гордости и довольно складно поклонился.

— Ваша светлость...

Герцог ответил благосклонным кивком.

— Прошу принять мои извинения. Из Рорна? С архиепископом случайно не знаком?

— Одно вам скажу: он большой прохвост.

Герцог рассмеялся.

— Поступай ко мне на службу, Хват. Желал бы я, чтобы мои советники выражались столь же кратко.

Хват расплылся в улыбке от целого уха до надранного.

— А вы зовите меня, ваша светлость, коли вам понадобится совет. Таул всегда знает, где меня найти. — Он отвесил еще один поклон. — А теперь мне пора. Дела, знаете ли.

Таул с герцогом посмотрели ему вслед.

— Молодец мальчишка, — сказал герцог.

— Да, и во многих отношениях. — Таул решил не расспрашивать больше Хвата о Баралисе. Он сильно подозревал, что мальчик дал лорду сведения не бесплатно, — но это дело Хвата. Такой уж он есть, и нельзя его за это упрекать. Кроме того, похоже, что у Баралиса имеется еще какой-то источник сведений. Узнал же он откуда-то про поиски мальчика. Таул перебрал в памяти тех, кто знал о цели его странствий. Архиепископ Рорнский. Тирен. Ларнские жрецы.

— Таул, — прервал его мысли герцог, — что с тобой? Ты витаешь где-то далеко отсюда.

Да, очень далеко. За сотни лиг к югу, над предательским океаном, где лежит проклятый остров Ларн. Место его гибели. Неужто злые силы острова все еще действуют против него? Мало им того, что они уже сделали? Таул вернулся к действительности.

— Я немного устал, ваша светлость, вот и все.

— Ты слишком много сил отдаешь, оберегая мою даму.

— Вы хотели поговорить со мной?

— Да, коротко. — Герцог указал на дальнюю дверь. — Меллиандра у себя? — Таул кивнул, и герцог понизил голос: — Через два дня, на празднике первой борозды, я объявлю о своей женитьбе. И рассчитываю, что ты будешь следить за гостями. Мне будет не до того — отразить бы словесные атаки, — а ты присматривай. Примечай, как люди будут себя вести — особенно лорд Баралис, — и быстро уводи Меллиандру, если что не так.

— Я послежу.

— Хорошо, — кивнул герцог. — Хочешь сидеть за столом рядом с Меллиандрой или предпочитаешь не столь заметный наблюдательный пост?

— Лучше мне вовсе не показываться.

— Как скажешь. Прими все необходимые меры. — Вид у герцога был мрачный. — Ну вот пока и все. Нельзя заставлять ждать мою невесту. — Герцог направился к двери в спальню. — Помни, Таул, я рассчитываю на тебя — ты назовешь мне имена моих врагов.

Стемнело, и настала пора искать убежища. Земля, по которой он шел, была распахана и готова к севу — стало быть, где-то поблизости есть усадьба. А при усадьбе всегда имеются разные службы, курятники и амбары, где можно без помех провести ночь. Если, конечно, убраться еще до рассвета. Крестьяне встают раньше священников.

Джек обвел глазами горизонт. В какую сторону свернуть? С тех пор как он ушел из дома Роваса, чутье вело его на восток — и незачем сбиваться с курса. Усталый, голодный, замерзший и одинокий, он продолжал идти прямо вперед.

В последний раз он ел два дня назад. Почти обезумев от голода, он решился подойти к крестьянской усадьбе днем. Самой дальней постройкой был курятник — он направился туда и успел выпить полдюжины яиц, пока на него не спустили собак. С желтком, стекающим по подбородку, сунув за пазуху еще несколько яиц, он бросился бежать и ушел невредимым, чего, к несчастью, нельзя было сказать о яйцах. Мало того что они побились — желток каким-то образом протек в штаны. Несколько часов спустя от него так воняло, что в пору всю жизнь не смотреть на яйца.

В конце концов он прямо в одежде прыгнул в ручей. После сплошных недавних дождей он не только привык ходить мокрым насквозь, но и стал почти невосприимчив к холоду. Так что купание в ручье не могло ему повредить, хоть одежда и сохла потом целый день.

Порой Джека просто смех разбирал. Полюбуйтесь: вот он, бывший ученик пекаря и писец лорда Баралиса, пробирается, преследуемый врагом, по восточному Халькусу, не имея ничего, кроме того, что на нем, да ножа за поясом, а на теле у него столько ран, что только и гляди, как бы одна из них не открылась и не начала кровоточить. Нет, в книгах все не так. Ему следовало бы уже прославиться и разбогатеть, и восторженным приверженцам полагается следовать за ним хвостом, а коронованным особам — прислушиваться к его словам. Он должен также завоевать девушку, о которой мечтал.

Временами Джеку просто хотелось плакать. Когда он вспоминал Тариссу — как он оставил ее коленопреклоненной под дождем у дома Роваса и как она просила прощения и умоляла взять ее с собой, — он не знал, правильно ли он поступил. Тогда ему пришлось чуть ли не силой удерживать себя от того, чтобы не повернуться и не побежать обратно к ней. А однажды — только однажды — он все-таки поддался искушению.

Была поздняя ночь — самая мучительная пора одиночества, — и ему не спалось. Как он ни старался, Тарисса не шла у него из ума. И когда луна начала склоняться к западу, он перестал бороться. Он хотел видеть ее, коснуться ее, обнять ее и шепнуть ей, что все будет хорошо. Он повернул назад, не дожидаясь рассвета. Несколько часов он шел по своим следам. Тьма была его союзницей, и тень — его подругой. Они вели его сквозь ночь, и он, чувствуя себя совсем маленьким и ничтожным, все сильнее сомневался в своем прежнем решении. Кто он такой, чтобы осуждать другого? Кто он такой, чтобы бросать человека в беде, когда сам отягощен виной? Под звездами, раздвигающими пределы мира, Джек стал понимать, что все его слова и поступки не имеют никакого значения. Одному страшно, и ему нужен другой человек, который возместил бы ему недостающее. Ему нужна Тарисса.

Но пришел рассвет и все изменил.

Бледное и величественное раннее солнце вставало над холмами. Его ласковые лучи, выискивая тени и сомнения, заставляли и те, и другие исчезать со скоростью света. Вместе с силой лучей крепла и воля Джека. Чем выше поднималось солнце, тем медленнее становились его шаги. Мир снова вошел в свои пределы: в нем появились холмы и ручьи, леса и горы. Он стал меньше и уже не так пугал: это был мир, где даже один человек что-нибудь да значит. К Джеку вернулась решимость. Тарисса предала его, и он не нуждается в ней: лучше быть одному, чем с человеком, которому нельзя доверять.

Остановившись у ручья, он напился. Солнце грело спину, ободряя, побуждая повернуть обратно. Он распрощался с прошлым и ушел уже так далеко, что глупо было бы идти на попятный. Джек повернулся и снова зашагал на восток, навстречу солнцу.

Он шел, и солнце тоже медленно совершало свой путь по небу. Наконец оно оказалось у него за спиной и уже не манило, а подталкивало вперед.

...Джек увидел вдали огонек, и сердце его затрепетало. Если повезет, он проведет эту ночь под кровом. Идя на огонь, он делал смотр своим ранениям. Рука в том месте, где распорол ее Ровас, заживала хорошо — проведя по корке пальцами, Джек не нашел ни влаги, ни опухоли. Почки последние дни сильно докучали Джеку — сказалось падение на угол стола, — но теперь боль притупилась и стала вполне терпимой. Губа все еще была с лепешку величиной — Магра метко огрела его медным горшком, повредив и губу, и челюсть. Джеку страшно было представить себе свое лицо со всеми синяками, подпухшими царапинами и недельной щетиной. Он старательно избегал тихих водоемов, не желая видеть свое отражение, и пил только из быстрых ручьев.