Джулия Джонс - Измена

Мейбор открыл было рот, но промолчал, не найдя, как видно, достаточно дипломатичного возражения. Вид герцога выражал недовольство.

— Я вижу, что вы, господа, еще не пришли к согласию относительно того, как представить нынешнюю позицию Кайлока. Посему я оставлю вас одних, чтобы вы могли выяснить это между собой. — С этими словами герцог откланялся и ушел.

Баралис и Мейбор смотрели друг на друга, пока шаги герцога не смолкли в отдалении. Мейбор погрозил Баралису пальцем, укоризненно цокнув языком.

— Вы ввели его светлость в заблуждение. Я же как королевский посол счел своим долгом открыть ему истинное положение дел.

Это было уж слишком. Колдовской заряд слетел у Баралиса с языка со всей силой его ненависти, и Мейбор скрючился от боли.

— Если вы еще хоть раз выставите меня дураком, — прошипел Баралис в его согнутую спину, — клянусь, я уничтожу вас на месте. — Уверенный в том, что угроза дошла до Мейбора, Баралис снял чары.

Какой-то слуга, проходя мимо, посмотрел на них. Мейбор разогнулся, часто дыша, с багровым лицом.

— Ты в аду будешь жалеть об этом дне, — прошипел он. Баралис невольно восхитился силой воли Мейбора — тот, преодолевая боль, ушел с высоко поднятой головой.

Этот удар был всего лишь предупреждением. Неразумно ворожить против кого-то вот так, напрямую. Всегда есть вероятность, что чужая воля отбросит чары назад к колдуну с силой натянутой тетивы. Не один чародей погиб таким образом. Колдовством можно парализовать мускулы, можно проникнуть в мозг, чтобы выведать какие-то тайны, можно обнаружить болезнь — но это все временные меры, не приносящие человеку вреда. Если же хочешь убить кого-то, то гораздо мудрее и безопаснее сделать это, не прибегая к колдовству. Пусть ворожба будет твоим сообщником, а не наемным убийцей.

То, что случилось в канун зимы, — это исключение. Сверкнул нож убийцы, сила излилась сама по себе — и Баралис дорого заплатил за это.

С бессловесными тварями расправиться проще, хотя опасность есть и там. Баралис рисковал, входя в коня Мейбора. Колдовство — что зараза: оно приводит в действие природную защитную силу. Животные, особенно крупные, порой отражают чары. Баралис видел раз на Дальнем Юге, как погиб человек, вороживший против медведя.

Баралис отправился в Ганатту через месяц после того, как схоронили мать. Их маленькая община не подозревала, что в ее смерти повинен он. Все качали головами, и говорили, что это выкидыш. Только наставники Баралиса знали. Но что они могли? Он был ребенком и натворил бед по ребячьей глупости. Тем не менее им хотелось избавиться от него, и они сказали, прикрываясь мнимой заботой: «Нам больше нечему учить тебя, Баралис. Ты превзошел нас. А вот на Дальнем Юге есть чему поучиться». Они надеялись, что он не вернется больше.

Ему было тринадцать — а его послали в путь через Сухие Степи и горы. Он шел с паломниками — рыцарями и священниками. Дождь стучал по кожаному верху шатра — но не это разбудило Баралиса, а мужская рука, крадущаяся по его бедру под грубым одеялом. Кинжал, прощальный дар отца, вошел в живот насильнику легко, как клин в бочонок с элем. Магия отточила клинок, но направила его рука Баралиса.

Утром его нашли крепко спящим рядом с мертвецом. Воздух был так влажен, что на бедрах мальчика еще не просохла кровь.

И снова его оправдали. Кто мог осудить мальчика, защищавшего себя от гнусного посягательства? Тем не менее паломникам, как прежде учителям, не терпелось от него избавиться.

Ганатта была так необычна, так не похожа на все, что он видел до сих пор, что испугала и заворожила его разом. Красавцы, радовавшие глаз, чередовались здесь с калеками, непонятно как оставшимися в живых. Баралис отыскал человека, к которому имел письмо. Письмо это он прочел еще сто миль назад. В нем содержалось явственное предостережение: «Способности Баралиса блестящи, но его необходимо обучить доброте и человечности, иначе он станет таким, что мы все схватимся за голову».

Лейсские мастера просчитались — они послали Баралиса к человеку, которого заботили только способности ученика, а никак не нравственные ценности. Последовали четыре блистательных года опытов и открытий. Не осталось ничего, что бы они не испробовали. Ни одно деяние не казалось им слишком гнусным, ни один ритуал — слишком кровавым, ни одно животное — слишком ценным, чтобы его потерять.

Магия Дальнего Юга сильно отличалась от той, что была принята в Лейссе. Здесь меньше полагались на травы и физическую силу, зато все было намного сложнее. Баралис узнал, как подчинять себе живые существа, и научился входить в тело, чтобы осматривать его изнутри. Оглядываясь назад, он полагал, что рукопись, ставшая причиной смерти его матери, была, должно быть, из Ганатты.

Опасность сопровождала его неотступно. Его руки впервые пострадали, когда он возложил их на буйволицу с целью вызвать у нее выкидыш. Она бурно воспротивилась этому, природа была на ее стороне — нить лопнула, и Баралис мигом получил ожог обеих рук. Отраженной силе нужно было куда-то излиться. Он и по сей день носил на себе эти шрамы.

Но это было ничто по сравнению с тем, что он увидел позднее, на площадке для травли медведей близ мясного рынка.

Медвежьей травлей в Ганатте занимались на каждом углу. Это было излюбленным городским развлечением, и на собак ставились громадные деньги. Баралис любил это кровавое зрелище, любил наблюдать за лицами зрителей, когда собаки кидались на зверя. В ту ночь толпа, охмелевшая от наиса и изнуренная недельным постом, была особенно возбуждена.

Собаки, участвовавшие в травле, принадлежали очень богатому и влиятельному человеку, и ошейники на них были золотые. Их специально разводили для этой забавы: шеи у них были толстые, челюсти крепкие, а зубы, вцепившись в жертву, не отпускали ее до самой смерти. Их втолкнули в загон, и они кружили вокруг медведя, стараясь раздразнить его и сбить с толку. Поначалу все шло хорошо. Один пес отвлекал медведя, другой подбирался к нему сбоку. Зверь взвыл что есть мочи, когда одна из собак вцепилась ему в переднюю лапу. Он встал на задние лапы и поднял собаку на воздух, а после с бешеной силой тряхнул ее, да так, что она отлетела на другой конец загона. Все слышали, как треснул ее череп. В загоне осталась только одна собака, и ее богатый владелец стал проявлять беспокойство.

Баралис видел, как он ищет взглядом кого-то в толпе. Вот он кивнул какому-то нищему, и Баралис почувствовал струю колдовской силы. Он мигом смекнул, что происходит: колдун пытался лишить медведя силы. Ошибка чародея заключалась в том, что он делал это слишком медленно. Нужно было, чтобы все выглядело естественно, будто бы зверь устал. Начал колдун хорошо — он ограничивал приток крови к сердцу медведя, отчего тот двигался медленнее. Потом медведь испугался. Не связываясь больше с собакой, он бросился на изгородь и сокрушил ее. Толпа шарахнулась назад, но один парнишка застрял среди расщепленных кольев, и обезумевший зверь кинулся на него.