Коллектив авторов - На своей земле

Так и получилось, что однажды в доме Эрны, где поселилась Саэта, появилась целая делегация — отец и сын Кастельмарра и Мафей. Саэта повертела в руках документы.

— А что здесь написано?

— Паспорт и приглашение от шархийского правительства на имя Лусии Домингес, — улыбнулся Кантор.

Саэта вздрогнула. Это имя она почти забыла. И даже здесь, на Каппе, представлялась своей партийной кличкой.

— Пора возвращаться, маэстрина Лусия.

— Я уже вернулась, маэстро Эль Драко.

— Счастья тебе, Саэта, и яркого Огня.

— И тебе, Кантор.

Саэта стояла у окна высотки и смотрела на раскинувшийся перед ней сверкающий ночными огнями город. Сегодня началось ее турне по Альфе. Афиши с портретом знаменитой пианистки с Беты были развешаны по всей Москве. Концерт прошел прекрасно, и она знала, что в зале сегодня были и мэтр Максимильяно, и начальник Темной Канцелярии Раэл, и доктор Дэн Рельмо, с которым она познакомилась во время его поездки на Бету. Однако мало кому было известно, что она появилась на Альфе задолго до начала турне и прошла курс лечения в одной из клиник. Может быть, она даже сможет иметь детей, ведь на Бете ее ждет молодой шархийский шаман, с которым она не так давно стала встречаться. И она уже знает, как их назовет. Ведь она навсегда останется благодарна двум людям. Диего, который помог ей вернуть Огонь, и сейчас счастлив на Дельте, и покойному доктору Сильвану, который своей смертью спас ее жизнь.

WTF OE rare pairings 2018

Встреча с августейшими братьями в запутанных коридорах дворца — явный знак того, что этот день удачным не станет. Первым из-за поворота появляется Октавий, нет, принц Октавий: светлые волосы, светлые глаза, бледная кожа, которая легко краснеет на ветру, а вслед за ним этот южанин, черноволосый и синеглазый. Ричард думает о том, как же они оба выросли за эти пару лет, и странный контраст, так же, как и неявное сходство, проступают в них ярче. Но одно остается неизменным: когда он выходит навстречу братьям, Рамиро делает шаг вперед, будто заслоняя Октавия. Ричард не улыбается, но этот спонтанный жест его веселит. В Алве есть что-то от дикого зверя: он слушает инстинкты, а не голос разума. Ну какая опасность может поджидать принца и наследника престола в королевском дворце Олларии.

Олларии, неслышно повторяет он. Сколько лет прошло — вся жизнь! — а ему никак не привыкнуть. Он родился в Надоре, но детство его прошло в Кабитэлле. Там он был счастлив. В Олларии он всего лишился: семьи, будущего, даже собственного имени. Сейчас у него есть хотя бы свобода — король милостиво отпустил его, позволив воевать во имя себя и старой родины с новым названием. Он свободен уже пять лет, и все равно не может привыкнуть.

— Постой!

Они разминулись с Рамиро Алвой пять минут назад, и вот настырный кэналлиец снова у него за спиной. Королевским менторам стоило бы научить его тому, что бегать по дворцовым коридорам несолидно. Ричард смотрит на кэналлийца, и неприязнь поднимается к горлу, как тошнота. Он похож на Рамиро-старшего. Отец говорил о нем — «неприятный человек», а потом забыл об этом, и они смеялись вдвоем, как друзья, только вот они не были друзьями.

— Я давно не видел тебя здесь.

Упорное молчание, похоже, на кэналлийцев не действует.

— Это потому, что меня здесь не было.

— Странно, обычно людям нравится бывать во дворце, а тебе — совсем наоборот.

Ему не нравится Рамиро. Его отцу тоже не нравился Рамиро, правда, другой, правда, недолго; но он умнее. У него есть то, чего не хватало отцу — ценный опыт.

— Тюрьма — она и есть тюрьма, — огрызается Ричард. — Даже если она во дворце.

Это сбивает кэналлийца с толку, он теряется, но ненадолго.

— Думаю, заключенные в подземелье с тобой бы поспорили, — как-то мягко, без нажима отвечает он.

Нет, решительно невозможно его отвадить. Намеки он игнорирует, на скрытую грубость не отвечает, молчать, должно быть, тоже не вариант — этот достанет и мертвого. Они столько лет прожили рядом: принц и пленник. Ричард ненавидел Рамиро, ненавидел себя самого — за то, что подвел отца и не защитил мать. А потом королева Октавия умерла, и его ненависть угасла. Тогда они оба осиротели окончательно.

— Пусть поспорят с моим отцом, ему нашли место еще ниже.

Рамиро снова перерезает ему путь.

— Прости. Я не должен был так говорить с тобой. Я сожалею.

Тройное извинение сбивает с толку, Ричард смотрит на кэналлийца, ожидая подвоха, а тот смотрит в ответ, открыто и прямо, как будто никакого подвоха и нет.

— Что ж, тогда и ты меня прости. В конце концов, мой отец лежит не глубже твоего.

Рамиро не вздрагивает, не меняется в лице, но глаза его темнеют, будто от боли. Ричард жалеет о своих словах через мгновение, но ведь сказанное уже не вернешь.

— Ты хотел меня о чем-то спросить. Но я не люблю болтать. Просто… спрашивай, если хочешь.

Или проваливай, мысленно добавляет он.

— Вряд ли это хорошая идея, — задумчиво отвечает Алва. — Теперь я понимаю.

— Если ты собирался ворошить прошлое, то да, ты это зря. Я не тот человек, с кем стоит говорить об отцах, и признаться, я не слишком люблю твоего.

— Но ты хотя бы можешь его не любить, — Рамиро ловит удивленный взгляд Ричарда и объясняет: — Ты его хотя бы знал.

Так вот, в чем дело. Вот, откуда такое удивительное терпение, даже когда речь заходит о памяти покойного отца. Воспитанник короля вырос — достаточно, чтобы начать думать о том, кто он такой на самом деле, и теперь ему нужны ответы… только над умением задавать вопросы ему бы еще поработать.

Алва понимает его молчание по-своему.

— Наверное, он тебе кажется ужасным человеком.

— Нет, — решительно отвечает Ричард, и с удивлением понимает, что это правда. Алан Окделл не стал бы доверять ужасному человеку. А правда — она в том, что… — он был вовсе не плохим человеком. Скорее наоборот.

И тем ужаснее то, что он совершил.

Кэналлиец оглядывается по сторонам.

— Пойдем. Сядем где-нибудь, например, у меня в кабинете, — Ричарду мерещится, или в спокойном голосе слышится почти мольба? — и там уж поговорим. Хочешь, сварю тебе шадди?

— Ты? Сваришь? Разве таким, как ты, не положено иметь для этого целый полк слуг?

Рамиро весело фыркает.

— Это особое, заморское лакомство. Я привез его из дома, а с ним жаровню и все прочее. Местные слуги не умеют его варить. Кажется, они считают шадди какой-то разновидностью колдовства…

Рамиро продолжает беззаботно болтать, но за этой болтовней стоит другая история, о которой он никому не расскажет. Из дома. Дом — не дворец, где вырос Рамиро Алва, не Кабитэлла-Оллария, знакомая ему с детства, дом — это, должно быть, та самая далекая Кэналлоа. Ричард представил себе Рамиро в пустом доме, давным-давно потерявшем хозяина. Вот он ходит по гулким коридорам, рассматривает портреты предков, ищет в отдаленно знакомых лицах правду, которой ему не хватает, и которую он никогда уже не сможет догнать. Потому что Рамиро Алва никогда не знал своего отца.