Мария Токарева - Голод Рехи

— Подумаешь, — отмахнулась Лойэ, откидываясь на шкуру мохнатого ящера, расстеленную в углу хибарки. Из дальнего — противоположного — угла доносился храп одного из стариков: никто особо не отгораживался и не скрывался друг от друга. Если древняя развалина что-то и увидел, это оставалось его личным впечатлением. Так думали и Рехи, и Лойэ, и все в поселении.

— Будто ты всегда об этом мечтала, — поморщился Рехи, вспоминая, как Лойэ еще девчонкой нещадно била его, пользуясь тем, что у нее-то есть отец, а задохлика-сироту некому защитить. Но теперь… Теперь она тоже не собиралась становиться его собственностью или таять от великой благодарности.

Она хотела еще крови, но человеческой. Грудь ее часто вздымалась, она слизывала кровь Рехи с подбородка, отчего глаза ее нервно бегали, изучая низкий потолок шатра, состоявшего из разномастных шкур ящеров.

«Если бы мы не пили кровь людей, мы могли бы торговать с ними», — иногда вспоминались слова того чудака, который упрямо питался ящерами. Что ж, в чем-то он был прав: эльфам лучше удавалось выслеживать рептилий. Обоняние и инстинкты прирожденных охотников подсказывали местоположение логова, помогали определить количество зверей в нем. Поэтому ящеров легко ловили — ради шкур. Тех, что поменьше, отправляли на одежду, тех, что крупнее, — на шатры. Из клыков делали оружие, а мясо использовали по-разному, но не для еды. Сцеживали в глиняные крынки кровь, на черный день. Впрочем, в мире, лишенном света, не было различия между днем и ночью. В нем выжили только те, кто подстроился под вечный мрак. Ящеры — последние животные. А люди, видимо, хуже ящеров.

Лойэ лежала неподвижно, но в ней читалась скрытая нерастраченная агрессия, и Рехи показалось, что перед ним не девушка, а одна из диких рептилий. Кажется, она не до конца утолила свой голод, поэтому неопределенное стремление чем-то насытиться выражалось в ином желании.

«Что ж, здорово вышло!» — ухмыльнулся Рехи, уже придумывая злодейский план, как не докармливать девушку. Впрочем, идея показалась слишком жестокой. Оба прекрасно знали, каково долгое время ничего не есть, чувствовать, как силы уходят из усыхающего тела. Кожа истончалась, навыки притуплялись, в ногах не было легкости. Тогда мысли не занимало больше ничего, терялись стремления, элементарные потребности. Сон не приносил облегчения, потому что в нем алым туманом маячила пища-пища-пища, много-много еды! А пробуждение оглашал болезненный вопль отчаяния.

В тяжелые времена в общине так и сходили с ума: уносились в пустошь, неведомо куда, терялись среди пещер, отдавая свои кости на милость ящерам. Впрочем, некоторые возвращались, принося радостные вести или даже притаскивая парочку пленников. Некоторые делились добычей, впрочем, в общине тогда уже не существовало своих и чужих, терялись все остатки родственных связей. Кто успел — тот и выжил.

Помнится, Лойэ в один из таких ужасающих периодов оттолкнула Рехи от свежей тушки, да с такой силой, что он поразился. С тех пор он и приметил ее для отряда.

А потом, когда уже вместе им случилось удачно поохотиться, как-то само собой они оказались вдвоем, обнаженными, на подстилке из шкур. Голод — это голод, а сытость — это и страсть, и веселье, и все что угодно. Но когда сытости нет, остается только болезненная мысль о крови, а вязкая жидкость, что бежит по телам ящеров — отвратительная замена. Впрочем, порой радовались и ей. Но не теперь… Теперь больше заботила буря.

— Как думаешь, стоит возвращаться в эту деревню еще раз? — говорила Лойэ, накидывая через голову робу и натягивая штаны.

— Пока не стоит, — ответил Рехи. — Но через какое-то время можно. Ты знаешь еще деревни?

— Мне кажется, люди соберут новый отряд, чтобы выследить нас. Не хочу превращаться из охотника в добычу.

— А клык тебе на что?

Девушка молча поскребла в спутанной шапке волос, слегка взбивая их, и села возле недошитой туники.

Стариков не бросали, потому что они приносили пользу, храня память о прошлом. Откуда бы еще новые дети черного мира знали, как снимать аккуратно костяными и каменными ножами шкуры и делать из них одежду? Откуда бы почерпнули навыки изготовления обуви? А носиться босиком по неприветливым камням — незавидный удел жестких лап ящеров.

Лойэ нравилось орудовать костяной иглой, кажется, не меньше, чем клинком. Рехи же сел рядом, задумчиво щурясь, потирая плечо. Главное, чтобы не загноилось! А то безобидная забава превратится в большую проблему. Для Лойэ, правда, после таких «игр» могла возникнуть другая проблема… Но она об этом не задумывалась. Рехи же не представлял, что станет добывать пищу для кого-то, кроме себя.

Однако на будущее никто не строил планы. Все радовались настоящему, насколько вообще помнили значение этого слова. А следующий день скрывала завеса урагана, нависшего над равниной. Ветер уже гулял по шатру, колыхал шкуры, словно тонкие лоскуты, неприятно лизал кожу. Рехи тоже поспешил накинуть одежду, но больше никуда не двинулся, лениво наблюдая за работой Лойэ. Кому и зачем она шила? Вроде хотела обменять на что-то еще. А Рехи ничего не делал, только охотился. Из одежды его устраивала и снятая с убитого воина туника, которую он никогда не менял, старые штаны и тоже снятые с какого-то мертвеца сапоги.

— Не скучно же тебе, — протянул Рехи. Ему порядком надоело смотреть, как девушка сшивает неровные края шкуры. Но из шатра выбираться не хотелось: снаружи все неистовее завывал ветер, разнося шершавых назойливых мух песка и пепла. Они не ведали, почему в их мире все покрывал пепел, который приносили напитанные им тучи. Казалось, словно триста лет назад кто-то зажег гигантский костер, пожарище. Рехи даже не совсем представлял, сколько это — триста.

— Я так успокаиваюсь, — отрезала Лойэ, нервно дергая толстую нитку. Кое-что из полезных мелочей оставалось от мира до Падения.

Порой на пути во время кочевания встречались развалины древних городов, совершенно мертвые, зловещие до дрожи. Некоторые утверждали, что видели между обломков неведомых строений сотни призраков. Старики со вздохами вспоминали какие-то крепости и замки. Что это такое, Рехи толком не понимал. Утрамбованные груды камней напоминали ему обычные скалы, только под ногами слишком часто скрипели кости сгинувших обитателей.

Мрачные картины лезли в голову под гул урагана, а в сердце невольно теснились дурные предчувствия. Лишь бы не повторился давний кошмар! Лишь бы…

Нет-нет, скалы защищают от ветров, скалы ограждают от смерчей — только это и оставалось повторять. Нарастал безотчетный страх замкнутого пространства. Рехи боролся с ним как мог, поэтому руки сами потянулись к талии девушки, потом к шее и волосам, немного погладили, задумчиво перебирая прядки. Страсть отвлекала от страха.