Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

— Лагерь стоит у входа в долину, по краям у него горы, въехали на пригорок и посмотрели.

— Значит, и они вас видели?

— Скорее всего, — отвечал кавалерист.

— Какие-нибудь ещё войска видели? — спросил Волков.

— Нет, с юга в лагерь шёл небольшой обоз, а войск ни по пути, ни вокруг лагеря я не встретил.

— Что ж, прекрасно, — произнёс генерал, — господа, завтра непростой день, скорый марш, и я надеюсь, что после марша бой, прошу вас за столом не засиживаться и подготовить свои части к непростому дню.

Офицеры заканчивали ужин и расходились.

Утром, на заре, прошли маленькую деревеньку, что стояла на пригорке, у той деревни было странное название, звалась она Рэ. Сразу за поворотом по дороге от деревни начиналась прекрасная Гуссенская долина, которую запирал частокол вражеского лагеря.

Вот только окопан он был не так хорошо, как этого требовал от своих солдат кавалер. Ров, окаймлявший лагерь, был не очень глубок.

«Поленились, значит, прекрасно».

— Господин полковник, пусть ваши люди соберут тысячу фашин, — обратился он к Брюнхвальду.

— Будем поджигать? — спросил тот.

— Конечно, иначе на эти заборы много пороха и ядер уйдёт.

— Распоряжусь немедля, — отвечал полковник.

А Волков со своим выездом поехал дальше и нашёл хорошую возвышенность для осмотра. С неё было видно, что там творится в лагере. А там вовсю готовились к обороне, суетились людишки.

— Я посчитал! Сто шесть палаток! — воскликнул Румениге.

— Их там больше тысячи! — произнёс за ним Габелькнат возбуждённо. — Кавалеристы ошиблись, что ли?

Его тон, кажется, задел Максимилиана, и тот заметил:

— Их меньше тысячи, господа, часть палаток офицерские, часть палаток — это возницы и повара. А кавалеристы не могли знать, сколько пополнения придёт в лагерь, пока мы сюда будем идти.

Юнцы умолкли, поняв свою неопытность, а генерал был благодарен знаменосцу за то, что унял их. Он внимательно смотрел на лагерь.

А над лагерем развевались несколько знамён. Одно знамя земли Брегген, двух других знамён генерал не знал. Он послал за Дорфусом, тот должен был посмотреть знамёна и сказать, с кем им придётся иметь дело. Сам же Волков предполагал, что одно из знамён — это личный штандарт генерала Каненбаха, а второе — это знамя райслауферов из южной земли.

А тем временем, свернув с дороги, пехотинцы пошли по полю, густо поросшему пшеницей, обходя лагерь и с запада, и с востока. Каненбах лагерь поставил неправильно, теперь это было очевидно, это бросалось в глаза и продолжало радовать кавалера. Он сам поставил бы лагерь на возвышенности, восточнее, и чёрт с ним, что он не перегораживал бы тогда дорогу, зато его было бы труднее брать. Волков не отрывал глаз от лагеря, разглядывал его, словно обжора, изучающий богатый стол, ища глазами его слабые места, как гурман на заставленном кушаньями столе искал блюдо любимейшее, когда к нему на холм поднялся капитан Пруфф, он тоже посмотрел на укрепление и заговорил:

— Ну что, начну бить северную стену, к вечеру закончу, — притом предлагал он это просто и обыденно, словно говорили о разделке курицы к обеду.

— Пробуйте западную, ту, — указал рукой генерал, — сможете? Если получится, загоню на западную гору мушкетёров, они постреляют, им там хорошо будет, оттуда весь лагерь как на ладони.

— Не очень удобно мне будет, большой угол, — отвечал артиллерист, — впрочем, попробую, кажется, есть вон там место, попрошу Шуберта подравнять место под пушки.

— Так и сделайте.

— А что же мне… Где мне встать? — подъехал к ним капитан Кленк.

— По склону горы, вон там место удобное, обойдите лагерь, станьте на юге, — отвечал генерал, указывая рукой. — Окопайтесь обязательно. Палисад и контрпалисад непременно должны быть.

Естественно, Кленку это не понравилось, не очень любили ландскнехты ковыряться в земле и строить заборы, но генерал приобрёл в глазах подчинённых такой авторитет после недавних побед, что даже ландскнехты не осмеливались с ним спорить.

— Как вам будет угодно, господин генерал, — отвечал Кленк.

И тут высоко и звонко ударила пушка. Кулеврина. И Кленк, и Волков посмотрели на Пруффа. И почти в то же время небольшое ядро глухо шлёпнуло в землю почти под копытами коня Кленка. Над стеной лагеря поплыло белое облако.

— О! — воскликнул ландскнехт и засмеялся. — Эти болваны, кажется, обзавелись пушкой.

А вот артиллерист Пруфф, напротив, весел не был. Он внимательно всматривался в крепость. Теперь от его обыденности и следа не осталось. Даже наличие одной пушки у врага меняло всё.

— Да-а, кто ж знал, кто ж думал…, - задумчиво говорил артиллерист. — Придётся людям Шуберта потрудиться больше, чем я поначалу думал… Господин генерал, придётся мне пушки ставить вон там, на холме, а кулеврины…, - он стал смотреть по сторонам, — да, поставлю их прямо тут, для дуэли место хорошее, мы повыше их будем, иначе они меня будут изводить контрбатарейным огнём. А вы тут, господа, не стойте, тут вы хорошая мишень.

А вот сейчас генерал не стал спорить со своим опытным офицером, пусть ставит пушки, где ему лучше, да и с места того, на котором стоял, он съехал, дабы не давать врагу надежду закончить дело, убив его или ранив.

Солдаты принялись за дело, кто ставил рогатки, кто собирал дрова и хворост, связывая это всё в фашины, кто остался в боевом охранении. Сапёры Шуберта стали готовить позиции для больших пушек, а кулеврины, въехав на холм, почти сразу затеяли дуэль с пушкой врага. Началась уже привычная для Волкова пальба.

Над долиной, над лагерем поплыли клубы белого дыма. А он кругом объехал весь лагерь врага, не поленился, аж два раза объехал, осмотрел рвы, выходы, дороги, частокол — он всё хотел видеть сам. И был осмотром доволен. Лагерь оказался не самым крепким. Но нужно было торопиться, всё время торопиться, не давать врагу собраться с силами, бить, пока противник разрознен, не собран, слаб. И Волков уже почти знал, как будет действовать. Пушки и мушкеты, пушки и мушкеты — вот его сила, вот его преимущество. И именно так он и собирался бить неуступчивых горцев.

«В тяжкий день такой-то, года такого-то от рождества Христова вор и разбойник, и смрадный пёс смрадного папы Эшбахт с двадцатью тысячам нечестивого воинства своего пришёл к деревне Рэ. И был он со многими пушками при обильном зелье пушкарском, и при нём были кавалеры во множестве, проклятые все Господом. И увидал там доброго человека и человека богобоязненного генерала Каненбаха с людьми его немногими. И было тех людей пятьсот. И там встал вор и разбойник Эшбахт. А добрый Каненбах со людьми стоял в крепостице, за тыном и за рвом. И, скрежеща зубами, пёс папский Эшбахт пошёл на них со всеми своими нечестивцами. И стал бить из пушек и запалил стены крепостицы и внутрь пошёл.