Ярослава Кузнецова - Химеры [СИ]

У него были серые, как кварц, глаза, лучистые и прозрачные. Амарела мало разбиралась в зоологии, но вроде бы оленьи кошки на всех когда-то виданных картинках имели рыжий или песчаный окрас, а этот был серебристо-серый, с более темным хребтом и муаровыми пятнами на боках.

— И куда нам с тобой идти, кис? Ты знаешь, куда нам идти? Ты пойдешь со мной или ты тут живешь? Ты, наверное, чей-то, раз такой ручной… сбежал? Или потерялся?

Кот сел, почесал задней лапой бархатное ухо, потом вдруг вскочил и, не взглянув на рейну, потрусил в кусты.

Вот и и все. Вот и все знакомство. Хорошо, хоть не съел.

Амарела вздохнула с сожалением, подобрала свои юбки и поднялась. Надо идти. Не ясно, куда, но, если сидеть на месте, точно никуда не придешь. Вода тут есть, а вот еду придется искать. Может, повезет грибов или ягод набрать… в грибах рейна не разбиралась, и отличить от других могла только сыроежки. Какие грибы, если нет огня?

Амарела похлопала себя по поясу. Пояс ей выдала Ружмена, сложносочиненный, с гроздьями подвесок, маленьких сумочек и мешочков, Амарела так до конца его не изучила. Теперь пришла пора посмотреть, что у нас есть для жизни в лесу.

Ножны и нож из блестящего материала, похожего на черное стекло. Острый. Огниво — рейна даже пару раз им пользовалась, правда, без особого успеха. Трут в промасленном лоскутке. Игольник с костяными и бронзовыми иглами. Клубок вощеной суровой нити. Склянка с чем-то коричневым и бинт из резанного по диагонали полотна. Горсть крохотных дощечек из разных пород дерева с выжжеными знаками в замшевом мешочке. В отдельном кошеле — завернутая в тонкий платок небольшая рюмка из полупрозрачного сероватого камня. Амарела повертела ее озадаченно — довольно тяжелая, с ножкой, на подставочке. Извлеченный из другого кошеля складной кожаный стакан оказался гораздо легче и вместительнее. Еще была оплетенная кожаными полосками фляга с яблочным вином Аркс Малеум — помедлив, Амарела вылила его на замлю, а флягу наполнила чистой водой из ручья.

Она теперь твердо знала, что больше не возьмет в рот ничего, приготовленного в крепости слуа.

Когда она пристегивала флягу на место, кусты на берегу зашевелились, и на зеленый склон выбрался недавний знакомец, серый олений кот. В зубах он тащил здоровенную рыбину в радужных пятнах — форель, что ли? — которую и положил торжественно к ногам рейны.

Когда Гваль выехал из Аннаэ, уже начало смеркаться. Он с удовольствием бы отправился поездом, но замороченная наплывом желающих кассирша буркнула, что «билетов нет». Пришлось брать машину напрокат и предвкушать почти сутки езды по плохой дороге. Раньше от Аннаэ до Химеры можно было добраться только морем, а теперь, с нашествием цивилизации, проложили железную дорогу и шоссе, но нельзя сказать, что ровное, как лента. Однако ехать было необходимо — в последний раз мать позвонила вся в слезах, и из ее выкриков Гваль уяснил только, что младшая сестренка вчера не вернулась домой, а старшая пропадает сутками в госпитале и толку от нее никакого. С Анайрой такое и раньше бывало, но сейчас война, всюду шастает Полночь, лучше самому приехать и разобраться.

Ребра все еще щемило при каждом вдохе, но машина не лошадь, на рыси не растрясет.

Гваль внимательно поглядывал на дорогу, пустынную, поросшую по сторонам высоченными корабельными соснами, которые шумели густо и величаво. Ни попутных, ни встречных машин не было — дураков нет к ночи ближе высовываться из охраняемых помещений. Вот только Гвальнаэ Морван, совсем недавно чудом избежавший смерти в когтях полуночных тварей, едет себе в надвигающихся сумерках, проклиная все на свете и ближайших родственников заодно. Время от времени фары выхватывали горбатые покореженные силуэты автомобилей на обочинах — не хотелось думать, что стало с их владельцами. Полночь стянулась к жилым городам, на дорогах более-менее безопасно, но все равно мысль о ночной поездке по пересеченной местности не радовала.

Гваль внимательно следил за дорогой, проскочил брошенную бензозаправку, в домике-пристройке не горели окна и даже указатель «бензин» не был освещен лампочками. Очевидно, хозяева эвакуировались в город. Прибавил скорость, перед машиной стелилась освещенная полоса, но окрестности закатывались во тьму. Поневоле порадуешься, что в Найфрагире не в моде кабриолеты, которые так любят дарцы. Неуютно сейчас было бы в открытой машине.

Проехав около тридцати миль, Гваль позволил себе расслабиться — и тут что-то темное врезалось в лобовое стекло. Сильный удар сотряс машину, развернул боком и швырнул к обочине. Ремень безопасности рванул плечи, боль в незаживших ребрах была чудовищной. На мгновение в глазах потемнело, и Гваль потерял сознание.

Очнулся от влажного хлопанья, будто кто-то огромный встряхивал рядом мокрую простыню. Гваль проморгался, утер кровь из прикушенной губы и выглянул в окно. На дороге бесформенной массой трепыхалась какая-то здоровенная темная тварь, сплошные шипы и крылья. Он сбросил ремень безопасности, расстегнул китель и нашарил в кобуре рубчатую рукоять пистолета. Прикосновение к надежному, тяжелому оружию успокоило и, казалось, даже утихомирило боль в ребрах и грудине. Гваль приоткрыл дверь и выстрелил несколько раз прямо из машины, целясь в то место, где у твари предполагалась голова. Та захрипела, закашляла, дернулась несколько раз и затихла, распластавшись по серому бетонному покрытию, казавшемуся в темноте мокрым.

Гваль, охая и ругаясь сквозь зубы, выровнял машину, слава всем богам, мотор работал и корпус не покорежило — вовремя успел затормозить. Лобовое стекло все пошло мелкими трещинами, белой паутиной, которая мешала видеть дорогу и уж конечно лишала его сякой возможности ехать ночью. Заглушив мотор, Гваль захватил фонарь и выбрался наружу — тварь следовало оттащить в кювет, туша не позволяла проехать.

Подошел, пнул безжизненное уродливое тело, посветил. Оскаленная пасть топорщилась сотней покрошившихся от выстрелов игольчатых зубов, крошечный глаз вытек, по бетонке расползалась лужа черной крови. Рядом блестело что-то металлическое, длинное, то ли коготь, то ли клык. Гваль нагнулся, поднял — надо же, обломок копья. Кто-то ранил тварь перед тем, как она свалилась на его машину.

Обломок был очень тяжелым, холодным, даже ледяным, и, казалось, тихонько то ли шипел, то ли посвистывал. У Гваля мурашки пробежали по спине от этого звука, но он все-таки не бросил страшноватую штуковину, а решил взять ее с собой. Лезвие в форме ивового листа было из темного металла, окованного белым, очень светлым, насколько он мог разглядеть в свете фонаря, покрытым черноватыми узорами, какими то знаками. Сама вещь выглядела невероятно древней. Белый металл не мог быть ничем другим, кроме серебра. А Полночь, как говорили, серебра не терпит.