Ярослава Кузнецова - Химеры [СИ]

Над воротами зажегся фонарь, сразу же за ним, цепочкой, загорелись фонари на улице. В котловане сразу же стало темнее.

Он двинулся по периметру, по дощатому настилу между краем ямы и откосом отвала, внимательно разглядывая лабиринты фундаментов. Вон в стенах драконидских построек виднеются дыры — то ли древняя система обогрева, то ли выход не менее древней канализации.

Золотистую ауру он ощутил раньше, чем самого человека. На дне ямы, около черных отверстий, кто-то был. Этот кто-то подпрыгивал на дне, пытаясь уцепиться за край одной из дыр, но все время срывался.

— Эй! — он присел на краю, — помочь?

Человек замер, задрав голову. Встрепанный студентик, вихры черные, как у грачонка. На лице — смена выражений, от испуга до облегчения.

— Да, — шепотом сказали снизу. — Скиньте мне трап. Только не зовите никого, пожалуйста.

— А что с рукой? — Левое предплечье перевязано грязным лоскутом, из-под тряпок сочится запах крови. Рубашка без рукавов — оба рукава пошли на повязку.

— Поцарапался, ерунда.

Ноздри, помимо воли, раздулись, как у охотящегося волка. Кровью пахло сильнее и сильнее. Он оперся ладонью о край и легко спрыгнул вниз, на глубину семи ярдов; паренек только охнул.

Повязка намокала на глазах.

— Снимай рубашку.

Под набухшей повязкой в мякоти предплечья пряталась сквозная дыра — словно проткнули железным прутом. Пытаясь подтянуться, парень растревожил рану хуже прежнего.

Он без усилия располосовал плотную ткань, свернул тампоном, прижал, затянул.

— На белом острове лежат ключи вострые… — сказал он без улыбки. — Под ключами… э-э-э-э… Надо же, забыл. Ладно, само остановится. От кого ты прячешься?

— Добрый господин, — пробормотал парень. — Вы же дарец, по акценту слышу. У нас тут свои разборки, а вам дела до них нет, правда?

— Ну, как сказать. До некоторых, может, и есть дело. Как тебя зовут?

— Хавьер.

— И ты знаешь, Хавьер, куда ведут эти ходы?

— Я прошлым летом тут копал; вернее, не копал, а в камералке планы чертил и находки зарисовывал. А вам-то зачем?

Вместо ответа он снял очки и сдернул шляпу. Освобожденные волосы посыпались на плечи. У мальчишки расширились глаза.

— Добрый господин… Ваше Величество?

— Высочество, — подсказал он, снимая шейный платок. — Ладно, полезли, нечего рассусоливать, волосы завяжу только. Цепляйся, подсажу.

Рамиро заслышал голоса, даже не открыв еще дверь. Громкий и требовательный женский голос — и время от времени виноватое бурчание баском.

Лара. Какого ляда она притащилась?

Он принялся ковыряться в замке, всякий раз ошибаясь и поворачивая ключ не туда. Входить в квартиру ему очень не хотелось. Судя по голосу, госпожа Край была чем-то сильно раздражена и обеспокоена.

— Вы извините, господин Илен, — послышался за спиной дребезжащий голос.

Рамиро обернулся. Рядом стояла благообразная старушка — его соседка — с легким пухом тщательно подвитых кудрей.

— Лара так переживала, дочку свою ищет, а вы, видно, мальчику запретили открывать. Так я ее пустила на балкончик, вы уж не ругайте старуху.

— Да… конечно. Это вы извините за беспокойство.

Он наконец совладал с замком и открыл дверь. Общая терраса действительно огибала весь этаж, и на нее можно было пройти из любой квартиры.

— Отвечай по-человечески, что ты бубнишь, — доносилось из комнаты-студии. — Я же тебя не съем!

— Здравствуй, Лара.

Пол усыпан бумажным крошевом, звездочками, листочками, полосками. Ньет резал трафареты для узорных фризов. Пахло горячим парафином. Госпожа Край, великолепная, как всегда, стояла посреди комнаты аллегорической статуей укора. Фолари предусмотрительно отступил за барханчик из обрезков — и там застыл.

— Явился, — стеклянным голосом сказала Лара. — Ты где был?

— По делам ездил.

Она нервно заходила вдоль бумажных заносов, как ходила бы вдоль края сцены. Ласточкины хвосты крашенных в баклажановый цвет волос покачивались. Ньет кинул на художника виноватый взгляд.

— Что тут у вас творится! Везде грязь, пылища, посуда не мыта, полное ведро объедков! В холодильнике пусто, мальчишка сидит голодный, ребра торчат!

— Я не голодный.

— А я тебя не спрашиваю. Ты что себе думаешь, Рамиро Илен? Прислали тебе родственника пожить, так можно над ним измываться? Ты где-то шастаешь, а он за тебя рисует! Свинья ленивая! Эксплуататор.

— Я не…

— Помолчи, я сказала! Рамиро, дай мне телефон его матери немедленно, я ей позвоню! Скажу, что мальчик сидит целыми днями один, по квартире разбросаны непристойные рисунки, — она потрясла пачкой зажатых в руке листков, — а ты, вместо того, чтобы с ним заниматься, шляешься целыми днями!

— Я…

— Заткнись!

Ньет покорно замолк. Лара тоже прервалась, хмурясь и раздувая ноздри.

— Лара, — как можно мягче сказал он. — Что стряслось?

— Десире ищу.

— Нет ее здесь, — в отчаянии сказал Ньет.

— Она на вечернюю репетицию не пришла, — Лара опустилась на заляпанный краской табурет. — Девчонка она своенравная, с характером, но репетиции никогда не прогуливает. Она же во втором составе, прима-балерина… Во втором составе!

Лара повторяла этот второй состав, как заклинание, а Рамиро смотрел на Ньета.

Я бы не хотел через некоторое время собирать по квартире твои размотанные кишки, — сказали в его голове голосом Дня. И еще: Там немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полуночи.

Нет, не может этого быть.

— Я пришла сюда, думала, мальчик знает, они же встречаются. Он мне открывать не хотел. Но ее и тут нет. Рамиро, где она?!

— Ньет, ты же сегодня виделся с Десире, да? Куда она потом пошла? Кто с ней был?

— Она пошла наймарэ искать, — в отчаянии сказал мальчишка. — Ну наймарэ. Рамиро… Господин Илен! Я вернулся, а вас нет. К ним наймарэ приходил, полуночный. Я пробовал ее увести. Но она как услышала, сразу обратно кинулась. Они звали его и дозвались.

— Кого дозвались? Да что ты несешь! Какой наймарэ! — снова напустилась на мальчишку Лара. — Совсем одурели со своими бреднями!

— Лара, подожди. Не кричи. Ньет, ты уверен, что это наймарэ?

Фолари кивнул.

— Что ж ты ее не остановил?

— Это же ее воля была. Желание, — неуверенно пробормотал Ньет.

Его потряхивало.

— Какая, к дъяволу, воля? Хватать и не пускать, уговоров не слушает — силком держать! Она же девчонка, дурочка! А ты пошел домой трафареты резать!

— Я не понимаю, — сказал фолари ровным голосом. — Зря ты кричишь. Я сказал ей, она знала. Сама ушла. А я пошел домой, ты же сказал делать работу — я делаю. Плохо, что ты на меня кричишь. Ты не прав.

Глаза его, раскосые щели под встрепанными выгоревшими прядями, потемнели. Он перестал жаться к стене и встал как-то очень прямо.