Алексей Калинин - Ведарь Берендей. Книга 1 [СИ]

— Ха-ха-ха!!! — гремит за спиной.

Я отдергиваю голову — вся пасть оказалась забита терпкой корой.

Дуб!

Спутал перевертня с могучим стволом, под когтями остались щепки. Вспышка молнии освещает хохочущего черного оборотня. Я кидаюсь к нему. Не отступать и не сдаваться!

Но оказывается, что это только для кинематографа хорошо, а в жизни зачастую всё иначе. Перевертень легко ловит меня за шею, отмахивается от бьющих лап и поднимает вверх. Я пытаюсь достать его скалящуюся морду всеми четырьмя лапами, бью по держащей шпале, но безрезультатно. Всё равно, что молотить по чугунной болванке. Воздух перестает поступать в легкие, и я чувствую, как тело понемногу съеживается. По сырой черной шерсти скользят уже не лохматые лапы, а человеческие руки.

Тело отзывается такой горячей болью на все принятые удары, что я на секунду теряю сознание. В образе берендея побои не так чувствительны. Перевертень скалится, наблюдая за мной. Совсем недавно было то же самое, и я опять трепыхаюсь, как вытащенная из воды рыба. Перекинуться в берендея не получается, голый и мокрый я висел на держащей лапе.

Я умираю! Что-то зачастил я с этим в последнее время…

— Отпусти его! Тебе нужен я! — продирается сквозь шум в ушах слабый голос Александра.

— Ты знаешь, что мне от тебя нужно! — рычит перевертень.

— Отпусти его, Юля!

Балансируя на тонкой грани между жизнью и смертью, я нахожу в себе силы удивиться.

Юля?

Та самая кареглазая девчонка? И это она меня сейчас держит в руке, как несмышленый ребенок котенка?

— Скажи, где твой ребенок и я его отпущу! — рычит перевертень (Юля?) в сторону Александра.

Оказывается, я много чего не знаю о своём друге. Но хватка чуть слабеет, и я урываю немного воздуха. Холодной водой на раскаленную сковородку он проливается в горящие легкие. Ещё один глоток.

— Юля, Женька не причем! Это наше с тобой дело! — Александр полностью выбирается из оврага, и теперь косые струи дождя приклеивают ткань одежды к похудевшему телу.

— У тебя совсем седые глаза, ведарь, — медленно протягивает Юля (перевертень?) и ещё немножко ослабляет хватку. — Да ты ещё и инвалид. Считаю до трёх и ломаю шею твоему другу. Раз!

Я пытаюсь вырваться, но результат остается прежним. Перевертень рычит и щелкает возле моего лица клыкастой пастью, мол, не дергайся и всё закончится быстро. К запаху прокисшего хлеба добавляется металлический запах крови — я всё-таки смог выбить пару клыков. Нога сама с размаха въезжает перевертню в ухо, но единственное чего я этим добиваюсь — лапа сжимается крепче, и воздух снова перестает поступать в легкие.

— Это наше дело! Давай решим его между собой! — Александр вытаскивает из-за пояса два цилиндрика, похожих на отпиленные ножки табуретки.

Резкий выброс вниз и в руках появляются два заостренных стержня, чуть длиннее милицейских жезлов.

— Он не смог со мной справиться, — перевертень киваеь на меня, — а ты к тому же инвалид. Ведарь, я обещаю, что возьму немного крови твоего ребенка, а сам он останется жив и здоров. Ты убил своего отца, а я хочу своего воскресить. Я живу этим! Два!

— Стой! — со склона доносится слабый голос тети Маши. — Ребенок у Сидорыча.

— Зачем? — оборачивается Александр.

— До встречи, Саша! — рычит перевертень и, как тряпичную куклу, швыряет меня в Александра.

Он пытается подхватить меня на лету, но это и на двух ногах проблематично, а на одной и подавно. Мы катимся по скользкой глине к болотцу. Камушки, осколки бутылок впиваются в голое тело. Холодная вода встречает нас как родных.

Черный перевертень бросается в кусты на другой стороне дороги, и хруст ломаемых сучьев вскоре стихает.

— Зачем? — снова спрашивает Александр у тети Маши, когда мы выбираемся на твердый асфальт.

— Какой бы быстрой не была дочка Пастыря, а телефонная связь быстрее! Нам бы только добраться до дома, а там мы уже свяжемся с Сидорычем и предупредим об опасности. Или ты предпочитаешь смерть своего друга? — тетя Маша кивает на меня.

Клок волос сдирается при аварии, и темная струйка оставляет след на щеке и шее Александра. Моё обострившееся обоняние вдыхает вкусный запах крови. Она тоже издает запах металлической стружки, но пахнет иначе, чем у перевертня. Я, не отрываясь, смотрю на эту манящую струйку.

— Женька, ты можешь держать себя в руках? — спрашивает Александр.

— Я… давно не ел… А эта бойня… пробежка… мне нужна пища… — слова с трудом вылезают из горла, на котором ещё ощущаются тиски черной лапы.

— Терпи, ведь мы тебя спасли! — резко замечает тетя Маша. — Можешь не прикрываться, всё равно сейчас оборачиваться придется.

Только сейчас я замечаю, что стою перед ними голый. Руки автоматически прикрывают причинное место.

— Саша, ты уцепишься ему за шею, а я побегу рядом. Будешь как Иван-царевич на… коричневом берендее. Оборачивайся и в путь! — командует ведарша. — У нас мало времени.

— А как же машина?

— Люди важнее. Давай!

Перед мысленным взором снова оскаленная пасть перевертня. Кожа лопается, из-под неё вырывается шерсть. Александр старается не пережимать мою ноющую шею. Тетя Маша скользит рядом бесплотной тенью, а ведь совсем недавно была без сознания.

Железная женщина!

— Хорошо, Сидорыч! Держитесь там, мы постараемся прибыть как можно быстрее. Да, всё в порядке. Извини, что так получилось. Спасибо и тебе того же, — тетя Маша кладет телефонную трубку.

Мы с Александром сидим в большой комнате, прислушиваемся к разговору и отпиваем из дымящихся кружек. Тетя Маша дозвонилась до Сибири не с первого раза, расстояние дает о себе знать. Да и телефон чуть ли не мне ровесник, дисковый, с заклеенной изолентой трубкой.

— Показывай, что там у тебя? — обращается тетя Маша к Александру.

— Как там Люда с ребенком? — спрашивает Александр вместо ответа, схватив тетю Машу за протянутую руку.

— С ними пока всё в порядке. Сидорыч со своими учениками присмотрит за ней. Они сразу же отправляются на дальнюю заимку, там на несколько сот километров нет ни одной человеческой души. Да и нам нужно к ним поторапливаться — неизвестно, когда твоя подруга до них доберется, — тетя Маша разматывает грязный бинт на ноге Александра. — Понятно, что сейчас она потеряла многих своих приближенных, однако это были недавно покусанные или молодняк. Когда она придет со старыми перевертнями, то нам придется очень и очень худо.

Я прихлебываю обжигающую жидкость, морщусь от движений. Всё тело болит, словно побывал боксерским мешком на тренировке спецназовцев. Сквозь струйки пара я наблюдаю за появлением на свет почерневшей ноги.

Гангрена? Так быстро?

Тетя Маша слюнявит палец и оставляет на темной поверхности светлую полоску. Грязь. Я успокоено выдыхаю. Александр даже не поморщился, когда тетя Маша легким движением срывает с ноги остатки бинта. Рану затягивает черная корка запекшейся крови. В некоторых местах, словно на застывающей лаве, краснеют трещинки, и сочится сукровица.