Елена Звездная - Академия проклятий. Книги 1-8 [СИ]

— Все сказала? — елейным голосом вопросила тетушка.

— Да, тётя Руи, — покорно согласилась я.

— Так вот запомни, Дэюшка, — начались нравоучения: — То, что ты умеешь читать, да ещё и учишься где-то там, в никому не нужном учебном заведении, не отменяет того факта, что ты Риате! И пока я жива…

И тут я не сдержалась:

— Академия Проклятий, тётя! Я учусь в Академии Проклятий! И кстати, у меня есть собственное дело: контора частного сыска «ДэЮре», которую я открыла вместе со своим партнёром…

— Дроу Юрао Найтесом, — пропела тётя.

Я чуть котёнка не выронила.

— Дэюшка, — массив тётки подплыл ко мне, наклонился к моему уху и прошипел: — Про твои похождения в Ардаме я знаю. И про то, что подавальщицей четыре года с пьянчужками по углам зажималась. И если ты мне сейчас заартачишься, я ни тебе, ни мамке, ни сестрам твоим житья не дам — всех опозорю.

Тетушка выпрямилась, с высоты своего роста насмешливо поглядывая на меня. Я же стояла, смотрела на неё и думала — проклятие острого поноса или не менее жестокое проклятие икоты на сутки?! Одно плохо — тогда с троллями в Мёртвом городе я жизни наши защищала, следовательно, и проклятие могла использовать, а если здесь произнесу, получу отчисление из академии. И даже лорд Тьер мне не поможет. И всё равно спускать это дело ей с рук я не собиралась, правда и скандалить при всех не хотелось.

— Хорошо, тётя, — с трудом выговорила. — Могу я с дороги отдохнуть?

— Конечно, милая, — мне мерзко улыбнулись. — Иди.

Я развернулась и вышла на двор. Холодный ветер порывом ударил в лицо, снежинки завьюжили, упав с крыши, а потом на руках зашипел Счастливчик. Начал выгибаться и в итоге соскользнул на снег, смешно провалившись по самую мордочку. Я хотела поднять его, но котенок проявив своё нетипичное происхождение — уполз по снегу. И почти сразу в мои руки, пытающиеся ухватить котёнка, ткнулся нос Царапки. Наша большая, дородная такая кошка ласково замурлыкала, приветствуя меня.

— И тебе кошмарных, — присев на корточки, я почесала за мохнатым ушком и задумчиво пробормотала: — Интересно, ты действительно возрождённый дух или просто кошка…

Царапка, мурлыча, подобралась ближе, поднялась на лапы, топчась на моём платье, как это умеют делать только кошки, ткнулась мордочкой в мой нос, а затем уставилась на меня блестящими в отсветах дома глазищами и как скажет:

— А ты как думаешь?

Я так и села прямо в сугроб! Сижу, во все глаза смотрю на нашу старую, снова беременную кошку и поверить не могу! А Царапка мягко обошла, потёршись о мою руку, и мурлыкнула:

— Прростыть хочешь? Вставай, Дэя, нечего на снегу сидеть.

Наверное, заговори со мной кошка раньше — убежала бы со всех ног, оглашая окрестности дикими криками, а сейчас:

— Тёмных вам, — пробормотала я, глядя на пушистую красавицу.

— И тебе, Дэюшка, — мурлыча, ответила кошка, обходя меня по кругу. — А теперь поднимайся из снега, а то поцарапаю.

Встала.

— Возрождённый дух, — прошептала я непослушными от мороза губами.

Кошка мягко оттолкнулась от земли и прыгнула ко мне на руки. Поймала я её по привычке как-то.

— Скажи Эрисе, что идёшь к бабушке, — приказала Царапка, тычась носом мне в шею. Она всегда так делала, но раньше меня это не пугало, а вот сейчас… — Не бойся меня, Дэюшка. И к бабушке идём, нервы успокоишь, сама успокоишься да меня выслушаешь.

Я обняла кошку, прижимая покрепче, подошла к двери, крикнула:

— Мамочка, я к бабушке сбегаю.

И ушла, не дожидаясь ответа.

Выйдя за околицу, пошла по дороге, утопая по колено в свежевыпавшем снегу, и не удержалась:

— А папа где?

— Так встречает тебя на Заставе, — сообщила Царапка. — Они ж не знали, что ты с охраной приедешь, а не почтовым дилижансом, вот с мужиками и отправились. Не переживай, за ними уж поехали.

Я невольно улыбнулась и подумала, какой у меня замечательный отец всё же. И мама, и сестры с братьями, но уж никак не тётя Руи!

— Ты изменилась, Дэюшка, — вновь заговорила кошка. — Глаз больше не опускаешь, голосом говоришь не тихо, как трава шуршит, а уверенно, да и спину ровно держишь.

— Так ты тяжёлая! — возмутилась я.

— А то, — кошка фыркнула, обдав моё лицо облачком тёплого пара. — Беременность изображать — дело трудное.

И тут я понимаю, что не было у нас котят каждый год! Не было! И не улетал в лес никто и… Остановившись, возмущённо посмотрела на кошку. Между прочим, я всегда переживала, в лес потом бегала, и звала их, и молочко им носила, и…

— Не стой, Дэюшка, поспешай давай, времени-то нам много не дадут, а в доме не наговоришься, там ушей сейчас, что умертвий по весне… неупокоённых.

«Поспешать» было сложно, но я всё же заторопилась. До конца улицы взмокла в итоге, и к бабушке ввалилась без стука, открыв щеколду на калитке.

Дверь в избу распахнулась сразу же, и, перекрывая вой метели, раздался бабушкин чуть хриплый голос:

— Дэюшка, ты?

Вот откуда она всегда знает, что это я пришла?

— Я, бабушка! — царапка улетела в сугроб, я не хотела с ней так, просто мимо узкой тропинки промахнулась. — Тёмных ночей, бабуль!

И с разбегу обняла сухонькую старушку, у которой, несмотря на возраст, объятия были сильными и крепкими.

— Дэюшка, кровиночка моя, — пробормотала бабушка. — Уж как добралась, доехала?

— Хорошо, бабушка, всё хорошо, я дома.

И почти успокоилась, на миг поверив, что всё по-прежнему, а тут из сугроба:

— Косорукая ты, Дэйка! Или злая? Ты злая или косорукая?

Вздрогнула, никак не ожидая, что Царапка заговорит при бабушке!

— Уймись, Цара, девочка промахнулась, а ты и рада в сугробе поваляться, уж я-то видела, что хвостом в полёте махнула.

Я от бабушки отпрянула, смотрю удивлённо, а кошка пышный хвост трубой — и мимо нас в дом проследовала.

— И ты заходи, — бабушка за плечи обняла и к двери подтолкнула. — Нечего на морозе стоять.

Я зашла, в сенях разулась, по тёплому деревянному полу в светлицу вошла. У бабушки дом очень старый, не знаю, сколько ему лет, но таких домов во всём Загребе не найдёшь — всего три комнаты, да в один этаж, и печь здесь не дом греет, а стену. Очень старый дом, но пахло в нём всегда травами и чаем травяным, а уж когда бабушка пекла булочки, мы через всю деревню запах чувствовали и к ней бежали.

— Не стой, садись, — бабушка к столу подтолкнула. — И раздевайся, тепло у меня.

Пока пальто, шапку и шарф снимала, бабушка налила нам чаю, а Царапке в блюдечко сметаны набрала и теперь сидела и просто смотрела на меня.

— Ты изменилась, — вдруг сказала она. — Взгляд другой, осанка и даже улыбка. А ещё в глазах твоих любовь светится, Дэя. Любишь ты кого-то больше жизни, да гордости, да желаний своих. Скажешь мне имя счастливчика?

Тут я шарф выронила и, бледнея, испуганно воскликнула: