Роберт Говард - Сборник Избранные произведения в 8 томах. Компиляция

И тогда я нагнулся, чтобы выпутать драгоценную шпору, и сделал это очень вовремя, поскольку заряд картечи просвистел в воздухе как раз там, где только что находилась моя голова. Тем временем три или четыре мерзавца атаковали меня одновременно, бестолково размахивая своими охотничьими ножами. Уворачиваясь от тех олухов, я дернулся изо всех сил и наконец высвободил застрявшую ногу. И разве можно меня теперь обвинять в том, что одновременно почему-то выдернулась целая половина бороды у того подлеца? Ну а я, не теряя времени, ухватил последнюю уцелевшую дубовую скамью и одним ударом начисто смахнул всю первую шеренгу нападавших. Этот маневр ужасно пришелся мне по душе, и я уже как следует размахнулся, чтобы покончить с остатками армии Хокинса, как вдруг чей-то вопль начисто перекрыл шум сражения.

— Золото! — истошно визжал вновь прибывший. — Зо-ло-то!

Все участники битвы словно окаменели в том самом положении, в каком их застал этот вопль. Даже Бык Хокинс, стоя на коленях на груди Гусака, запустив одну руку в шевелюру поверженного политического противника, а другой — сжимая здоровенный мясницкий нож, и тот поднял голову. Все остальные тоже мгновенно перестали размахивать кулаками и вперили свои взоры в дверь. А там, на пороге, хватаясь руками за воздух и размахивая опустевшей бутылкой, пошатывался Подлиза Джексон, продолжая выкликать новости.

— Большая руда в ущелье Диких Лошадей! — торопливо сыпал он словами. — Коренная порода! Залежи, каких еще вовеки не видел наш благословенный Запад! Самородки размером со страусиные яйца! Гульп?

Бедный пьяница бесследно исчез, разом погребенный под девятым валом людской толпы, состоявшей из напрочь обезумевшего населения Брехливой Собаки, стремительно покидавшего поле недавней битвы. И даже Билл Хокинс, с явным сожалением отказавшись от кровожадного намерения заживо оскальпировать своего поверженного политического соперника, в числе первых присоединился к поистине великому исходу.

Людские волны, не найдя себе выхода сквозь довольно-таки узкие двери, в героическом порыве начисто вынесли наружу весь фронтон бывшего здания будущей мэрии. Те из бойцов, кто оказался сбитым с ног и затоптанным почти что насмерть, находили в себе достаточно сил, чтобы кое-как подняться и, пошатываясь, из последних сил устремиться вслед за быстро удалявшейся толпой.

Когда пыль слегка осела, а топот людей и цокот лошадиных подков постепенно затих вдали, единственными представителями рода человеческого в Брехливой Собаке остались мы с Гусаком Уилкерсоном да еще весьма неустойчиво стоявший на карачках Подлиза Джексон, недоуменно повернувший в нашу сторону свою довольно-таки невзрачную физиономию, которая не стала ничуть краше, будучи испещренной четкими отпечаткам множества сапожных гвоздей с большими шляпками, какими граждане Брехливой Собаки привыкли подбивать отстающие подметки своих сапог.

Уилкерсон, пошатываясь, подошел к Подлизе и дико уставился на него.

Затем с нашим Гусаком сделались самые настоящие конвульсии, и сперва он даже не мог произнести ни единого слова, только изо рта у него бешено летели во все стороны брызги слюны. Когда же он наконец обрел дар речи, слова его были оскорбительны для слуха любого истинного джентльмена.

— Какого х…хрена ты объявился здесь именно сейчас?! — Гусак выл так, что даже у меня мороз по коже подирал. — Брекенридж! Ведь говорил же я тебе, чтобы этот х…хрен появился в поселке утром, а вовсе не вечером?! Или не говорил?

— Говорил, — с достоинством подтвердил я. — И я самолично пару раз ему об этом напомнил!

— Вот оно! — вдруг радостно воскликнул Подлиза. — Это как раз и есть то самое оно, какое я давеча никак не мог припомнить! Мерзавец Мак-Дональд так крепко приварил мне по мозгам, что они совсем протухли. И я хоть и чувствовал, будто бы обязательно должен припомнить нечто очень важное, но вот только никак не мог сообразить, что же именно!

— О Господи! — простонал Гусак, после чего добавил еще несколько слов для дополнительного эффекта.

— Ну чего ты так расстраиваешься? — несколько раздраженно спросил я, к прискорбию своему обнаружив, что во время драки кто-то пырнул меня ножом в ногу. И теперь в моем левом сапоге хлюпала кровь, а ведь я сдуру надел на праздник совершенно новую пару сапог! — В конце концов все вышло как нельзя лучше, верно? Все дурни умчались в ущелье Диких Лошадей, причем Хокинс — в числе первых. И раньше чем послезавтра нам их обратно не видать!

— Да! — вдруг принялся неистовствовать Гусак Уилкерсон. — Ты абсолютно прав, чтоб ты лопнул! Они все умчались туда! Включая и моих собственных людей! Проклятый лагерь пуст, словно выжженное крысиное гнездо! Как ты мыслишь себе мои победные выборы, когда тут не осталось ни одного человека, способного провести эти самые выборы или даже просто б-бросить в урну б-бюллетень!

— Вот черт! — сказал я. — А ведь ты прав! Об этом я как-то совершенно не подумал!

Тут Гусак вдруг вперил в меня пылающий, поистине ужасный взор.

— А предупредил ли ты, — начал он тихим, но до мозга костей леденящим кровь голосом, — предупредил ли ты моих дорогих избирателей, что весть, каковую должен принести Подлиза, всего только пункт нашего стратегического плана?

— Вот дьявол! — смущенно пробормотал я. — Понимаешь ли, такая незначительная подробность как-то совершенно выпала из моей головы! Похоже, на этот раз я остался в дураках!

— Не-ет! — истошно завопил Гусак Уилкерсон, вытаскивая револьвер. — Нет! Это я остался в дураках! Но теперь я исправлю ужасную ошибку и навсегда вычеркну тебя из своей прискорбной жизни!

Ничего не скажешь, всадить пулю в человека — вот поистине благородный способ, какой избрал Гусак, чтобы воздать мне по заслугам за всю мою самоотверженную деятельность, направленную исключительно ему во благо! Клянусь, я отбирал пистолет у бедного безумца со всеми предосторожностями, на какие только был способен. А потому этот глупый Уилкерсон должен винить лишь одного себя в том, что у него, совершенно случайно, одновременно вывихнулись обе руки.

И знаете ли, у меня вдруг сделалось так муторно на душе, что я немедля оседлал Капитана Кидда и навсегда отряхнул со своих ног прах того проклятого лагеря, поскольку осознал, что Брехливая Собака, как таковая, абсолютно чужда примитивной признательности за добрые поступки.

К тому же я раз и навсегда понял, что не создан для того, чтобы погружаться в глубинные хитросплетения высокой политики. И что мне, как я теперь полагаю, давным-давно следовало вовремя прислушаться к мудрым словам моего папаши.

— Единственный закон, какой действительно необходим каждому человеку, — не раз говаривал он, — так это надежный револьвер в кармане и доброе ружье, постукивающее по его спине на каждом шагу. А вся подлинная, глубинная суть образования, в котором действительно нуждается этот самый человек, должна сводиться к тому, чтобы он твердо осознавал, из какого конца евонного оружия имеет обыкновение вылетать пуля!