Роберт Говард - Сборник Избранные произведения в 8 томах. Компиляция

— Ты выглядишь готовой к осаде, — заметил Харрисон.

— Так и есть. У меня припасено консервов на несколько недель. Я уверена, что вместе с Хода-ханом мы сможем держать оборону. Возвращайся сюда, если сможешь. Здесь безопаснее, чем в полицейском участке, — если, конечно, они не подожгут дом.

Тихое поскребывание в дверь заставило обоих обернуться.

— Кто здесь? — настороженно спросила Джоэн.

— Я, Хода-хан, открой, сагиба, — прозвучал низкий глубокий голос. Джоэн облегченно вздохнула и отперла дверь: высокая фигура на пороге величаво поклонилась и вошла внутрь.

Хода-хан был выше Харрисона и, хотя уступал американцу в массивности телосложения, был так же широк в плечах. Одежда подчеркивала жесткие линии его тела и тигриную гибкость движений. Его наряд представлял собой странное сочетание, которым, однако, никого нельзя было удивить на Ривер-стрит: тюрбан, возвышающийся над орлиным носом и черной бородой, шелковый халат до колен, обычные брюки и шелковый пояс на тонкой талии, а на ногах — турецкие туфли.

Однако никакой самый мирный костюм не мог скрыть необузданность и дикость натуры афганца. Глаза его горели непривычным для цивилизованного человека огнем, мускулы выделялись под шелком халата, словно сжатые пружины. Харрисон чувствовал себя рядом с ним так, как будто в комнату прокралась пантера, тихая и спокойная с виду, но в любую секунду готовая к кровавой беспощадной битве.

— Мне казалось, ты покинул страну, — произнес Харрисон.

Афганец улыбнулся, белоснежные зубы блеснули сквозь черную бороду.

— Нет, сагиб. Сын собаки, которого я ударил ножом, еще жив.

— Тебе повезло, — заметил Харрисон. — Если бы ты убил его, то оказался бы на виселице.

— Иншаллах, — добродушно согласился Хода-хан. — Но это было дело чести — иззат. Этот пес накормил меня свиным мясом. Но сейчас это не важно. Мемсагиба позвала меня, и я пришел.

— Хорошо. До тех пор, пока ей нужна твоя защита, полиция не тронет тебя. Но когда все закончится, дела пойдут обычным порядком. Я дам тебе время снова спрятаться, если захочешь, и буду ловить тебя, как всегда. Если же ты захочешь сдаться и предстать перед судом, я обещаю тебе максимальную снисходительность приговора.

— Ты говоришь честно, — произнес Хода-хан. — Я буду защищать мемсагибу и, когда наши враги умрут, ты и я возобновим вражду.

— Ты что-нибудь знаешь об этих убийствах?

— Нет, сагиб. Мемсагиба позвала меня и сказала, что ей угрожают монгольские собаки. Я быстро пришел сюда по крышам, чтобы не попасть в засаду. Никто мне не помешал. Но вот что я нашел под дверью.

Хода-хан открыл ладонь и показал кусочек шелка, вероятно, оторванный от пояса, на котором лежало нечто странное, раздавленное. Харрисон не понял, что это, а Джоэн вскрикнула с отвращением.

— Боже! Черный скорпион Ассама!

— Да. Его жало смертельно. Он бегал вверх и вниз по двери, стремясь попасть внутрь. Другой бы не заметил его, но я был настороже, так как сразу почувствовал на лестнице запах Цветка смерти. Я увидел эту тварь и раздавил его прежде, чем он успел ужалить меня.

— О каком Цветке смерти ты говоришь? — спросил Харрисон.

— О том, что растет в джунглях, где обитают эти паразиты. Цветок смерти привлекает скорпионов так же, как запах вина влечет пьяницу. К дверям тянулись следы, издающие аромат Цветка смерти. Если бы дверь открылась до того, как я убил скорпиона, он бросился бы на первого попавшегося на пути человека и укусил бы его.

Харрисон тихо выругался: он понял, что за бутылочка валялась у дверей Джоэн.

— Все ясно! Они подложили на ступеньку пузырек с соком цветка так, чтобы выходящий обязательно наступил на него. Я действительно раздавил пузырек и запачкал соком ботинки. Затем я спустился в почтовую контору, повсюду оставляя за собой следы с запахом. Я снова поднялся наверх, опять наступил на осколки и прошел в квартиру. Какой-то негодяй внизу выпустил скорпиона — это значит, что пока меня не было, кто-то заходил в дом! И возможно, сейчас прячется где-то поблизости! Кто-то побывал на почте и пустил там скорпиона по следу… Я спрошу клерка…

— Он спит как убитый, — сказал Хода-хан. — Он не проснулся, когда я вошел и стал подниматься наверх. Что из того, что дом полон монголами? Двери крепкие, а я настороже! — Из-под халата он вытащил огромный кинжал — ярдом длиной, острый как бритва. — Я убивал им людей, — заявил он, кровожадно оскалившись. — Китайцев, индусов, одного русского и других. Эти монголы — собаки, недостойные хорошего клинка.

— Что ж, мне пора, — сказал Харрисон. — У меня назначена встреча, на которую я опаздываю. Я боюсь оставлять вас одних здесь, но мы не окажемся в безопасности до тех пор, пока я не уничтожу ядро банды — именно это я и собираюсь сделать.

— Они убьют тебя сразу, как только ты выйдешь на улицу, — убежденно проговорила Джоэн.

— Что ж, придется рискнуть. Если на квартиру нападут, позвоните, все-таки, в полицию, а также мне в подвальчик Шан Янга. Я вернусь сюда еще до рассвета. Я надеюсь получить информацию, которая даст возможность ударить прямо по тем, кто преследует нас.

Харрисон спускался по лестнице, испытывая неприятное чувство, что за ним наблюдают, и, тщательно осматривая ступени, словно они кишели черными скорпионами, прошел как можно дальше от разбитого стекла. Его мучило ощущение, что он не исполнил свой долг полицейского, хотя знал, что друзья сами не захотели обращаться к полиции за помощью.

Клерк по-прежнему дремал за перегородкой. Харрисон потряс его за плечо, но тщетно: клерк не спал, а был накачан наркотиками. Однако, сердце его билось ровно — он был вне опасности. Времени оставалось слишком мало: если Джонни Клик прождет еще немного, то может запаниковать, удрать и забиться в какую-нибудь крысиную нору на несколько недель.

Поднимающийся от реки туман и бледный свет фонарей на улице производили зловещее впечатление, и детективу казалось, что в спину его в любую секунду может вонзиться нож или что его ожидает свернувшаяся змея на сиденье автомобиля. Но предчувствия не оправдались, несмотря на то, что в поисках бомбы Харрисон поднял сиденье и капот автомобиля. Успокоившись, наконец, он сел за руль и уехал, а Джоэн, смотревшая на него сквозь щель в ставнях, облегченно вздохнула.

Хода-хан, что-то одобрительно бормоча в бороду, прошелся по всем комнатам, погасил везде свет и вернулся в гостиную, где оставил гореть лишь маленькую настольную лампу, отбрасывающую круг света в центре комнаты.

— Темнота мешает бандитам так же, как честным людям, — глубокомысленно произнес он, — а я вижу в темноте как кошка.

Он сидел, скрестив по-турецки ноги, возле двери в спальню, оставленной наполовину открытой. Его фигура сливалась с темнотой, Джоэн с трудом могла различить лишь тюрбан и горящие глаза, когда он поворачивал голову.